Когда Страж вошел, она уже ждала у
порога с ковшиком холодной воды и чистым полотенцем.
Обе двери, что в сенцы, что в хату,
были нараспашку, и Лорка видела замершего у крыльца отца и стоящего
рядом Томаша. Глаза у брата были круглые, что сливы, и брови
задрались, так ему любопытно было. Хорошо, рот не открыл.
— Войди, тин элле, будь гостем сейчас
и другом после[1], — сказала Лорка на элфиен’рие и ковшик
протянула. Страж, забывшись, куда и зачем пришел, взял, маску
приподнял, губами к краю приложился и замер, потрясенный, но уже
успевший коснуться поднесенной воды, а потому предостережение,
прозвучавшее сзади, опоздало. Теперь он не мог причинить вреда
роду, принявшему его в своем доме, ни словом, ни делом.
— Кто тебя научил это сказать! —
серебро смотрело на Лорку черными провалами, когтистая латная
перчатка сгребла за ворот и приподняла над полом. Это тот, другой,
что шел следом. Маска глушила звуки, и голос элфие звучал почти,
как человеческий. Почти, потому что все внутри онемело, и затылку
было холодно, словно в Лоркиной голове копошился кто-то
склизкий.
— Отвечай, — и встряхнул. Высокий,
плечи широкие. Лорка против него, как мышь была. Она моргнула и
попыталась ответить, только из сдавленного воротом горла один сип
вышел. Тогда ее отпустили.
Лорка покосилась на первого, того,
который воду из ее рук взял. Элфие застыл у распахнутой двери и
руку вытянутой держал поперек входа. В сенцах стоял отец с белым
лицом, кулаки его были сжаты и вены на шее вздулись, ярился, а
поделать ничего не мог.
— Говори, — велел, словно в прорубь
макнул, высокий.
— Никто, — пискнула Лорка, —
сама.
Но Стражу уже было все равно. Он
окинул взглядом хату, и, хоть маска на нем была, Лорке показалось,
что элфие поморщился брезгливо. Оглянулся на другого Среброликого и
что-то зло сказал. Лорка таких слов не знала.
— Выйди, — сказал он, и она юркнула к
двери, прошмыгнула под рукой и прижалась к отцу.
Тот выдохнул и будто обмяк, тяжелая
ладонь прошлась по макушке:
— Во двор иди, к малому.
Лорка кивнула, а выходя, оглянулась и
увидела, как второй Страж, опять говоря непонятные слова, —
ругался, наверное, — открыл дверь в комнату пинком ноги. Потом она
уже была на крыльце, и в юбку клещом вцепился Томаш.
За изгородью стояли. Свои, весковые.
Лорка узнала тетку Юну, бондарь и его рыжие дочки тоже были, и
Цвета, и Гринь с двумя дружками. Можно подумать, тут скоморохи
приехали… Еще бы семки лузгать начали… А бабка Лилья, вредная и
злоязыкая, как раз и лузгает.