Комната, в которой я находился, была
сравнительно небольшой. Навскидку, примерно четыре метра на шесть.
Считай, хрущевка-однушка, только без удобств и кухни. В центре
комнаты стоял большой круглый стол, накрытый простой голубенькой
матерчатой скатертью. Вокруг – четыре стула с гнутыми ножками и
спинками. Те, что обычно называют «венскими». Сиденья стульев были
аккуратно обтянуты гобеленом, некогда вполне симпатичным, но сейчас
уже заметно потертым. В дальнем от меня углу возвышался
монументальный дубовый платяной шкаф. Тоже ни разу не современного
дизайна. Углы скруглены, на дверках резьба. Простенькая, но –
показатель. Рядом уместился гибрид буфета и секретера. Шкаф
оформлен в том же стиле, что и шифоньер, но по цвету, скорее, не
дуб, а орех. За стеклянными дверками буфета были выставлены
исключительно рюмки и фужеры. Логично было бы предположить, что в
секретере хранится выпивка.
Напротив моего дивана находилось
окно, занавешенное старомодными пыльноватыми шторами, подвязанными
хитрыми шнурками к углам крашеного в белый цвет подоконника. Окно
небольшое, с двойными деревянными рамами, частым переплетом и
закругленным верхом, прямо как в старые времена. Местами рамы
облупились, и было заметно, что прежде они были такие же голубые,
как нынче скатерть, и лишь потом приобрели нынешнюю условную
белизну. Возможно, в те далекие годы и сама скатерть была
кипельно-белой, а сейчас вот все переменилось. По случаю теплой
погоды, внутренние рамы были сняты и куда-то убраны, а в верхней
части окна была открыта маленькая форточка, через которую в комнату
проникал городской шум.
Морщась от боли в затекших мышцах, я
поднялся с дивана и, неловко ступая, подошел к окну. Моим глазам
открылась оживленная улица, вот только она разительно отличалась от
того, что я привык видеть, выходя на балкон своей квартиры. И
первое, что бросилось мне в глаза – это машины. В большом
количество они сновали по проезжей части взад и вперед, но их
внешний вид поверг меня в смятение. Вчера, когда моё
полубессознательное тело доставляли сюда, меня совершенно не тянуло
разглядывать что бы то ни было. Зато сейчас я сполна получил всю
гамму впечатлений. Как говорится, шок – это по-нашему.
А поражаться было чему: вместо
привычных моему глазу автомобилей, вместо стремительных, зализанных
силуэтов, по мостовой катили допотопные агрегаты, которым больше
всего подходило название «безлошадная карета». Некоторые и походили
на кареты, на какой-нибудь фаэтон или ландо. Были, правда и другие,
намного больше похожие на, те, что доводилось видеть прежде.
Примерно такие могли ездить по улицам в конце века этак
девятнадцатого: большие колеса с тонкими ободами и такими же
тонкими спицами, угловатые формы, лакированные кузова, возможно,
даже деревянные… Некоторые экипажи были с крышами, некоторые – нет,
и тогда я мог разглядеть установленные внутри диваны, на которых
сидели мужчины в сюртуках и цилиндрах, а иногда и дамы в
разноцветных платьях и, непременно, шляпках, удерживаемых
завязанными под подбородком широкими лентами. Проползали мимо и
грузовики. Один из них я рассмотрел подробнее: в задней части
повозки стоял самый настоящий кузов с невысокими бортами, а в
открытой кабине сидел мужчина в явно рабочей одежде и кепке.
Несколько успокоила меня лишь одна деталь: у всех катившихся мимо
аппаратов был руль, та самая знакомая всем водителям круглая
баранка.