- Так вот, раз она с тобой пошла, да
еще расстаралась так, то ругаться и не думала. И в том, что вы все
же поругались, вина только твоя. А отсюда следует что?
— Что? — послушно переспросил
внук.
— Что завтра ты с букетом должен к
ней поехать, да прощение вымаливать, ясно?
— А вдруг?..
— А чтобы не было этого «вдруг», ты
ошибку сегодняшнюю повторять не должен. И готов ко всему. И в
первую очередь — признавать неправоту свою, да ею восхищаться!
Понял?
— Понял, деда…
— Ну а раз ясно тебе, то и я пойду.
Планы у меня были, и менять их, получается, незачем…
Тут Иван Михайлович снова
остановился, подумал о чем-то… Помедлил… Задумчиво побарабанил по
столешнице… Еще подумал… Было видно, что решиться ему трудно.
Впрочем, заминка длилась недолго, старому ученому нерешительность
была свойственна не больше, чем трусость гренадерам.
— И еще вот что… Ты небось еще и
потому на нее обиделся, что родом своим гордишься. Да не зыркай на
меня, не сомневаюсь я, гордишься. Только вот…
Тут он пошагал в дальний угол, открыл
фальш-панель, прикрывающую дверцу сейфа, потом, заслонив ее телом,
набрал код, достал что-то и тщательно закрыл сейф обратно.
— Пригодится тебе. Почитай. Спать
сейчас все равно не сможешь, так что почитай и поразмысли над
прочитанным. Сам поразмысли! Написанное тут только для членов рода,
не для всех… Ты вот, небось, думаешь, что Американцем предка
прозвали за то, что он там впервые общее внимание привлек? Верно, и
поэтому тоже. Но — не только. Есть в словах твоей Ленки и своя
правда. Предок наш, понимаешь ли, все мечтал в Америке жить, бредил
ею, вольностями ее да прогрессом…
— Да как же?..
— Не перебивай, мал еще! — прикрикнул
дед. — Раз говорю, то знаю! Языком трепать не приучен… А прочтешь,
и ты будешь знать! Тут не что-нибудь, тут Американца мемуары. С
выдержками из дневника вперемежку… Для иллюстрации. Писал сам,
почерк его, не сомневайся… Да и тетрадку эту у него сам, своими
глазами видел. И как писал он в нее — тоже видел. Так сомнения
прочь гони, настоящая она…
Дед снова замолчал. При его
решительности и нетерпимости к неоправданным паузам это говорило о
многом.
— Так вот, она — настоящая. И писал
он нам, своим потомкам, чтобы мы силу и гордость свою не на лжи
основывали. Как было, так и писал. Это нам с тобой уважать надо.
Мог ведь и приврать, мог просто промолчать, красивого вранья о нем
и так сочинили немало… Хотя и наветов — не меньше. Ну да не о том
речь… Я тебе дневник этот почему именно сейчас даю? Чтобы, когда ты
с зазнобой своей мириться пойдешь, ты правду знал. Не ей
пересказал, но — знал для себя. И чтобы гордость твоя за род, за
Американца, сколько ее у тебя ни останется после этого, на правде
построена была. В правде, Лешка, и есть настоящая сила. На ней
можно и жизнь выстроить, и семью. А на лжи, какой бы приятной она
ни была, как бы красиво ни смотрелась, не выйдет. Так что, на,
читай!