- Добрыня?
Он повернул к ней голову. Что ни говори, а это было приятно.
Кроме нее его уже много-много лет никто так не называл.
- Как тебя теперь кличут?
- Тверд.
Он мог бы поклясться, что зеленый лед ее глаз на миг подтопил
огонек живого интереса.
- Выходит, - помолчав немного, промолвила она, - что не я одна
за эти годы изменилась.
Он неопределенно пожал плечами.
- Выходит, так.
А когда он уже подошел к окну, прикидывая, как же ему теперь
нужно исхитриться, чтобы слезть отсюда по отсыревшим и наверняка
сделавшимися скользкими бревнам сруба, она окликнула его снова.
- А ты точно только из-за этого татя ко мне пришел?
Врать Тверд не стал.
- Нет.
ХХХ
Вниз лезть не стал. Шансов сверзится с такой высоты и на радость
местным собакам рассыпать по двору свои кости так было гораздо
больше. Поэтому он продолжил карабкаться ввысь. Одолев еще один
поверх и изрядно расшатав нарядный конек на сгибе водостока,
забрался на самую крышу.
С такой высоты пути отступления просматривались очень здорово.
Возвращаться на боярское подворье смысла не имело никакого. Нужно
было искать другую дорогу от вражьего порога. И пока наиболее
безопасной и верной виделась одна - спуск с противоположной стороны
хором Полоза. Правда, сматывание удочек в этом направлении было бы
очень хорошо видно с третьей стрельни, воткнутой как раз на самом
конце предполагаемого пути к спасению.
Но выхода особого все равно не было, так что хочешь-не хочешь, а
лезть вниз все ж таки придется.
В хмурое небо по-прежнему бил не сгибаемый никакой непогодой
клинок хазарского огня.
Какого только неба Тверд не повидал. И славянского, и
хазарского, и ромейского и даже булгарского. Сказать о высокой
лазурной громаде над головой мог лишь одно - везде оно одинаково.
Так какого ж лешего во всех странах разные народы населяют его
исключительно своими высшими вершителями судеб? Византийцы
покланяются Казненному, норды - Одноглазому, хазары - Чистому, а у
русов заоблачных выси населяют свои боги. Как будто кто-то нарочно
выдумал мир, в котором каждый из народов считал соседнее племя
чужим и ни в коем случае из-за всех этих божественных разногласий
не захотел бы сблизиться с ним. Или хотя бы принять равным
себе.
Он уже собирался перемахивать через последнюю препону, как
сбоку, со стороны стрельни мелькнул трепещущий сполох света.