«Опять взялся написать несколько слов, ведь до твоего отъезда, кажется, остается еще десять дней. Думаю, получишь письмо, да и ответ успеешь написать. Возникла проблема.
Несколько дней назад провел заседание редколлегии. Два стихотворения у Володи велели выбросить. Не публиковать решили и твое стихотворение о собаке. Не переживай: в другой раз дадим. А вот еще в одном стихотворении придрались к строчкам:
Вечером гармошка там играла всегда,
Теперь же голос подает только собака.
Либо надо, говорят, исправить последнюю строку, либо сократить в стихотворении второй и третий куплеты. Очень уж получается мрачное обобщение – сейчас подает звуки только собака. Действительно, если в деревнях остались только собаки, то кто же тогда там работает? Может быть, перестарался. Надо подумать. Сегодня я сдал в набор так, как было. Боюсь, что ко времени чтения корректуры еще не возвратишься, и в этом вопросе опять запнемся. Было бы хорошо, если бы высказался в письме. Мне кажется, немного надо бы поправить.
Погода улучшается, сегодня шел небольшой дождь, но веет теплом.
На этом закончу. Привет жене и детям
Желаю хорошо отдыхать.
Як. Рочев. 21 июня 1966 года».
(С этими стихами о собаках у Гены и в дальнейшем были проблемы с переводчиками.)
С такой же деликатностью, с какой написаны письма Якова Митрофановича, общались они и на работе: вежливо и принципиально.
У Гены всегда были очень хорошие отношения с писателями, которые старше его: Г. Федоровым, Ф. Щербаковым, И. Вавилиным, В. Лекановым, В. Лыткиным и особенно с Н. Володарским. Он их признательно уважал. Они же видели его недюжинный талант и всячески старались поддержать.
* * *
Очень тяжело Геннадий пережил тяжелые минуты прощания с Василием Васильевичем Юхниным. За два дня до смерти Василий Васильевич захотел встретиться с Яковом Митрофановичем и с ним. Домой Гена вернулся настолько потрясенный, что не сразу смог что-то сказать:
– Ты представляешь, пришли мы, нас провели в комнату, где Василий Васильевич лежал. Худой страшно, но взгляд ясный, спокойный. Он улыбнулся нам и стал что-то говорить, я сейчас не могу даже вспомнить, что именно, так потрясло меня его мужество. Он уже чуть дышит, видно, что легкие плохо работают. Конечно, устав так жить, он сейчас хочет только одного – скорее умереть и потому отказывается от кислородных подушек. И это при абсолютно ясном уме и памяти!