* * * *
Если вглядеться, мастерская художника сама по себе является каким-то броским абстрактным произведением. Чаще всего оно создается так: вначале помещение заполняется необходимыми художнику вещами. Потом со временем к ним примешиваются другие, слабо относящиеся к живописи – просто лень выбросить и приходится верить, что они формируют благоприятную для творчества атмосферу.
Как бы то ни было, Кеншин откровенно считал, что процесс созидания сам образует обстановку и бессилен мастер что-то в ней изменить. Озирая этюды, на которые иссякли вдохновение или спрос, выжатые свинцовые тюбики из-под красок он испытывал фатальную безысходность.
Зазвонил телефон. Кеншин снял трубку.
– Здравствуй. Да, помню, только я ждал тебя во вторник… Сейчас?…Вполне. Я как раз не занят, – из трубки пошли гудки.
Огромное, до пола прозрачное полотно изображало композицию – истекающий закатным заревом город, пронзенный стрелой телебашни. Чуть выше верхнего уровня рамы, над девятиэтажной глубиной плавал коршун.
Подъем с кресла отозвался резкой болью в пояснице. Сутулый, начинающий лысеть Кеншин раздвинул на стеллаже свесившиеся наружу языки холстов, нашел планшет. Заряженный в него портрет требовал доработки в контурах. Он поправил овал подбородка, затем подумал над источником света… и, вообразив его над своим левым плечом, решительно скосил тень от верхней точки переносицы к углу рта. Уголь приятно шуршал по ватману.
Помнится, одна дамочка, застав его за работой, поинтересовалась, зачем столь изящные черты натуры переносить на бумагу жирными, противными линиями, что оставляет за собой уголь. Кеншин тогда не знал, как ответить, да и сейчас бы не смог, ему всегда было проще по памяти написать Демона, чем описать технику рисунка.
Он закончил последние штрихи, когда в дверь постучали.
Мужчина лет сорока, костлявый, с длинными руками размашисто, как на ходулях вступил в мастерскую, на ходу подхватил отложенный портрет.