- Ах, Денис, Денис, - постав опустевший бокал на край стола,
Бурцов подошел к приятелю и, обняв его за плечи, залихватский
подмигнул остальным:
- Неча меня славить, друже. Нынче не мой праздник, а вон,
его!
С этим словами гуляка-ротмистр указал на скромно притулившегося
в уголке гусара, совсем еще молоденького парнишку, худенького
подростка лет пятнадцати. Узкое, почти совсем детское, лицо с
трогательными ямочками на щеках, подбородок, еще не знавший бритвы,
темные волосы, серые большие глаза… и румянец, совсем девичий, юный
румянец.
Юношу этого Дэн тот час «узнал», как и Бурцова: Сашенька
Пшесинский, корнет, один из секундантов недавней дуэли с
Венькиным.
- Ай, Александр! – подскочив к корнету, громко воскликнул Денис.
– Тебя ж в гусары принять пора! И как это мы запамятовали-то
братцы? А ну-ка, жженки! Жженки ему!
Оживившиеся гусары тот час же соорудили жженку: плеснули в
плошку рому, посыпали сахаром от головни, прикрыли перекрещенными
саблями… Кто-то поднес свечу, ром вспыхнул таинственным голубоватым
пламенем… кое тот же затушили с шумом открытым шампанским!
Давыдов лично вручил питие покрасневшему от скромности
корнету:
- Ну, пей, Сашка! Посмотрим, какой ты есть гусар!
Мальчишка скривился, но послушно сделал глоток… а там и второй,
и третий…
- До дна! До дна! До дна! – радостно скандировали гусары.
Осушив таки сосуд, Сашка ухарски бросил его на пол.
- Ай, да хват! – Бурцов с размаху хлопнул юношу по плечу и тут
же бросил клич:
- А ну-ка, господа, поддержим! Гусары мы, или нет?
Хлынула по бокалам жженка, Давыдов же взобрался на табурет,
встал, картинно вытянув руку:
Ради бога, трубку дай!
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
С закрученными усами!
Чтобы хором здесь гремел
Эскадрон гусар летучих,
Чтоб до неба возлетел
Я на их руках могучих!
Под восторженный рев гусар тут же и выпили. Потом подхватили на
руки захмелевшего корнета, принялись качать, подбрасывая к самому
потолку, пока непривычному к таковым возлияниям пареньку не стало
худо. Тогда отпустили, усадили за стол, налили:
- А вот, друже Сашка, хрястни-ка!
Сашка хрястнул - куда деваться? – да, уронив голову на руки, тут
же и захрапел. Остальные же продолжили пиршество, допили и
шампанское, и жженку, и сладкую виленскую водку. Кстати, вот тут-то
Дэн, к своему большому удивлению, вдруг обнаружил, что вовсе не
является простым наблюдателем в теле поэта! Отнюдь! Оказывается, он
мог влиять на все.