- Ерёма, сук те в дышло, справа заходи! Лови узду, недоумок! – орал дворовый мужик на молодого парня.
Паренек боялся большого боевого коня, а тот страх чуял, и зло так всхрапывал, к себе не подпускал. То боком парня двинет, а то и вовсе куснуть норовит.
- Дядька Силантий, не дается он!
Буян, слыша громкий крик, начал нервничать, копытами бить тревожно.
Андрей уж собрался сам друга своего усмирять, как вдруг девчонка рыжая появилась из-за угла хоромины. Коса богатая, долгая и ажник отблескивает золотом. Сама небольшая, а глазищи как плошки и цвета невиданного, будто в осеннюю серую речку кинули весенний свежий листочек. Андрюхе девчонка была незнакома. Судя по простому наряду – из черни. Только вот спину прямо держит и голову высоко несет. Шумской не успел подумать, откуль такое непонятное, как девчонка шагнула к огромному коню и заговорила.
Все, кто видел этакое чудо, аж дышать перестали! Ведь совсем девка кутёнок, один удар копытом грозного вороного и все, нет рыжей!
- Ты что безобразишь, а? Вот удумал, тоже мне, – а сама так переступает ножками и все ближе к жеребцу подбирается. – И чего злишься? Болит что? Или голодный? А может, не поили тебя, чернявый?
И ведь говорит так плавно, будто баюкает. Буян, даром что боевой конь, на этот девичий голос откликнулся и тихо так заржал, словно жалуясь рыжей на свою долю нелегкую.
- Иди-ка сюда. Ты чего любишь? Морковку? – и протягивает Буяну морковь небольшую.
Шумской-то знал, что конь его морковь дюже уважает, но как девка узнала?
- Ой, ты! – улыбалась светло малая. – Морковку?
Буян подобрался к девчонке, аккуратно взял с ее ладони угощение и громко так захрустел.
- Тебя Хряпа зовут, да? – смеялась рыжая. – Вон как хрустишь. Ой, правда. Хряпа и есть.
А сама, хитрюга, уже и ладошку положила на лоб жеребца и гладила-ласкала.
- Что? Мало дала? Так не знала я, Хряпа, что ты любишь-то.
Андрей дивился такому чуду! Никогда еще Буян не был так покорен и тих с чужаками. Все время будто чёрт его подзуживал беситься и безобразить.
- Не болит у тебя ничего, Хряпа. По глазам твоим хитрющим вижу. Озоруешь, да? – маленькая разговаривала с огромным конем, будто с подружкой лясы точила. – Ты ведь не молодой уже, а игреливый.
Народу вокруг такого циркуса прибавилось. Бабы, дети, мужики. Ратники Шумского тоже не без интереса посматривали то на девку, то на хозяина своего. Ждали, видать, циркуса похлеще, чем этот – когда боярин Андрей начнет расправу творить над рыжей, что так вольно с его конем обращалась.