– Во-о-от!
Клеаро моментально соскочила наземь,
прошлась по кабинету танцующей походкой и замерла, положив
отставленную руку на череп гнома, а другую указующе направив на
Мийола.
– Во-о-от! – повторила она. – Мудрый
мальчик всё правильно понял. Нету смысла! Не-ту! А ты,
бесценненький мой Лу-лу, – указующая рука переменила направление, –
мог и подыграть своей бабуле. Хоть разочек! Мог бы? Мог!
Луцес душераздирающе вздохнул и
накрыл лицо ладонями.
– Разочаровывает, – без улыбки
сказала Клеаро, глядя на Мийола.
– Все мы временами разочаровываем
близких, – не без труда выдавил призыватель.
От серьёзной версии чтимой
прабабушки, переставшей маскировать ауру и объём резерва, у него по
спине, ломая лапками ледок, маршировали колонны невидимых мурашей.
Фоном плыло осознание: инь-Слиррен прямо сейчас что-то этакое,
комплексное и тонкое, делает с его гормональным фоном при помощи
своего сигила… а сигил Мийола, худо-бедно позволяя это воздействие
отследить, ни в коей мере не помогал его остановить.
– Но, – сказал призыватель, продолжая
продавливать волей сопротивление собственной праны, внезапно
повысившей вязкость, – разве мир, полный точных копий наших
предков, не был бы скучен и мёртв?
– Точные копии уже живущих тоже могут
разочаровать.
– Лишь в том случае, если взятые за
образец не нравятся сами себе.
– Интересненько, – губы Клеаро
разъехались в неестественной, какой-то резиновой улыбке. – Если
точная копия не хороша и неточная тоже не хороша… что или кто
принесёт довольство?
– Очевидно, что-нибудь… новое.
Небывалое.
– Совсем новое?
– Не уверен, что полная новизна
вообще возможна, – призыватель покачнулся, но не сразу заметил это.
– Развитие обычно последовательно… шаг за шагом. Из лягушачьей икры
не родится мышь – только другие лягушки… быть может, не похожие на
родителей. Не вполне.
– А кому это нужно?
– Это?
– Различия. Мутации. Новые формы и
пути.
– Бессмысленный вопрос. Новое… оно
просто появляется. И преуспевает… либо исчезает.
– А ты, значит, на стороне
нового?
Не дожидаясь ответа, инь-Слиррен
прошлась, пританцовывая, до выхода из кабинета – и исчезла из вида
с такой же стремительной лёгкостью, с какой появилась.
Одновременно вернулось к норме
самочувствие. Течение праны перестало испытывать странные помехи,
утих звон в ушах, которого Мийол немногим ранее ухитрялся не
замечать, ушла ватная расслабленность, слегка похожая на ощущения
после сильной простуды или опьянения; перестали шалить
вестибулярный аппарат и краткосрочная память.