А вот Ариша кинулась ко мне, как Павловна. С горящими глазами,
нездоровым румянцем на щеках. Подбежала, схватила за еще не снятую
шубку. Опомнилась, отступила на шаг, сказала тихо, но жарко:
— Барыня, простите! Спасите Прошеньку! Богом прошу, спасите!
Я поняла ее эгоизм — конечно же, из трех похищенных детей
наибольшая опасность угрожала именно младенчику Прохору.
…Или не могла понять. Я любила Лизоньку, я привязалась к ней как
к своей, я так долго хотела ее в прошлой жизни. Скучала, только
выехав из поместья в Нижний, каждый день вспоминала, готовила
подарки, мечтала, как вернусь и обниму малышку. А если бы родила ее
сама и помнила, как носила под сердцем, родовые муки и радость?
Могу ли понять Аришу? А впрочем… могу. Не я этого ребенка рожала,
но он мой, роднее не бывает!
Я просто погладила Аришу по голове.
— Найдем, непременно найдем! Ты водицей студеной умойся и
Богородице помолись.
Ариша вытерла слезы и молча отошла.
— Это Дарья-змея, не иначе, — зло прошипела слегка опомнившаяся
Павловна. Она по-старушечьи утирала уголком платка беспрерывно
текущие по морщинистому темному лицу слезы и мокро шмыгала. — Бога
не боится, купецкая стерва! Разве ж можно детей, ангельские
душеньки… а дядюшкин Кузьма намедни-то, до пожара, не зря в село к
Селифану шлялся! Люди видели, люди рассказали. Сговорились они,
каторжники!
Я позволила усадить себя за стол. Наскоро глотнула теплый чай,
съела пирожок, поддерживать силы надо. Задумалась и решила:
— Поеду. Попробую поговорить с ней как с человеком. Денег
предложу. Глаза выцарапаю, если понадобится. Но без детей не
вернусь.
Бабы и девки, набившиеся в горницу, кто испуганно охнул, кто
одобрительно кивнул. Ариша вскинулась, явно собираясь последовать
за мной. Павловна решительно высморкалась и поджала губы:
— Одну не пущу!
— И правильно, — сказал вдруг, появляясь в дверях, Михаил
Второй. — Сударыня, вы забыли, о чем мы с вами говорили всю дорогу?
Да и капитану-исправнику вы обещали не делать глупостей и поспешных
шагов.
Я сердито взглянула на особого чиновника. Как он может быть
таким холодным, видя, как мне плохо? Да и не только мне — одна мать
окаменела, другая помешалась с горя. Не замечает?
Но вообще-то я и правда обещала ему не совершать безрассудных
поступков, по крайней мере два часа. И поэтому теперь
промолчала.