Магистрат
продолжал успешно править Эннией лишь потому, что не экономил на
шпионах и не оставлял следов. Потому ни сам Симуз, ни его
должность, ни люди, с которыми он работал, ни даже этот зал
официально не существовали.
— Что же тебя
погубило, Геммалия? — размышлял он. — На чем ты прокололась?
То, чем в
последние месяцы занимался Эмиссариат, уже начинало походить на
гадание. Бесплодным попыткам связать друг с другом множество
событий не было конца. Стремясь разобраться в происходящем, Симуз
добровольно заточил себя в стенах этого зала, но значимых
результатов так и не достиг. А теперь лишился еще одного опытного
лазутчика.
Следовало
признать, хайлигландец оказался им не по зубам. Но единственный
способ все исправить был слишком рискованным. Господин бы не
одобрил.
— Интересно,
только мы его недооценили? — Вынужденное затворничество накладывало
отпечаток, и Симуз завел привычку разговаривать с картой материка.
Мозаичное панно тончайшей работы занимало всю стену и пестрело
отметками, что ежедневно оставляли эмиссары. Рядом с каждым городом
шелестел на сквозняке целый ворох прикрепленных воском лент.
Сомнительные сделки, взаимовыгодные браки, тайные сговоры,
убийства, подкупы – вот что таили узкие полосы желтой ткани. И над
всем этим, подобно вознесшемуся на небеса богу, возвышался Симуз –
обычно для этого приходилось пользоваться лестницей – и пытался
угадать следующий шаг каждого из своих многочисленных подопечных.
Подопечных, которые, к счастью, понятия не имели о его
существовании.
Кроме одной. Но и
она молчала.
— Эти хайлигдандцы
вечно оказываются не теми, кем кажутся, да? — Эмиссар аккуратно
прикрепил донос к точке, отмечавшей столицу Гацоны. — А Гемма
подвела всех нас.
Впервые за почти
полтора десятка лет Симуз был готов признать, что не справился с
обязанностями. Он уже не помнил, когда покидал здание Эмиссариата
больше, чем на пару часов, и навещал Десари. Величайшая ирония его
жизни — день за днем расшибаться в лепешку ради немощной дочери, но
так и не находить возможности ее увидеть. И лишь мертвым богам было
ведомо, как Симузу все это надоело.
Сейчас он
переводил дух в одиночестве, снова сидя на жесткой лавке, но знал,
что уже совсем скоро зал наполнится шорохом мягких туфель, а шепот
множества голосов на всех известных материку языках не утихнет до
самого заката. Если утихнет.