— Что? — опешил
Гафур.
— Раздевайся,
говорю. Надо убедиться, что ты не хворый, иначе нам всем крышка. В
море бежать некуда, и корабль станет нашей могилой.
Раб покорно кивнул
и, спрятавшись за нагромождением бочек, принялся стягивать
прохудившуюся в нескольких местах тунику.
— Я осматриваю
себя каждое утро! — зло ворчал он. — И за это время не чувствовал
слабости. Потому и решил бежать с острова, пока не заболел.
Капитан
невозмутимо пожал плечами.
— Пока сам не
увижу, на судно не пущу. Повернись-ка спиной и подними руки. —
Гафур снова подчинился. — И штаны спускай. Вдруг у тебя в паху
бубон засел?
— Прямо здесь? На
причале?
С корабля донесся
смех, а бритоголовый изверг, казалось, искренне удивился.
— Разве ты не
привык ходить голышом? Мне казалось, невольников приучают с
детства.
— Я надеялся, что
это время закончилось. — Краем глаза Гафур заметил, что за ним
исподтишка наблюдала вся команда. А капитан, будь он неладен,
несколько раз проверил каждую пядь кожи своего нового знакомого. И
лишь затем отстал.
— Ну? — раб начал
терять терпение. — Мы договорились?
Капитан почесал
блестящую макушку и жестом показал на свой дромон:
— Разрешаю, — он
отступил в сторону, пропуская Гафура вперед. — Тебе повезло, малец.
Выкидывай, а лучше сожги свои тряпки и поднимайся. Мы скоро
выходим: «Арзимат» не терпится попрыгать на волнах.
Беглец опешил.
— Ты назвал
корабль именем проклятой богини?
— Она не наша
богиня, а до имперских суеверий мне дела нет. Я верую в других
богов.
И все же Гафура
предернуло.
— Куда идет
корабль?
— Такие вопросы,
знаешь ли, надо задавать раньше. В Таргос.
— Это на
севере?
— Ха, да весь
чертов мир находится севернее Тара! — хохотнул капитан. — Мы идем в
Гайенху, малец. Там правит красивая женщина и нет рабов. Оттуда
рукой подать до империи – солнечный Рикенаар, белокаменный
Миссолен... Столичные модницы, небось, заждались наших шелков.
— Если там нет
Магистрата и чумы, мне все подходит.
— Угу, — задумчиво
кивнул капитан, глядя на удалявшихся солдат. — Как тебя звать?
— Гафур.
— Шевелись, Гафур.
Но учти, что прохлаждаться я тебе не дам. Ставлю твой перстень, что
уже этим вечером попросишься обратно на сушу. Да только пути назад
не будет.
Гафур не спорил:
на кону была его судьба. Он молча кивнул и медленно направился к
кораблю, что должен был увезти его прямиком в новую жизнь — жизнь,
в которой не было места ни страшным хворям жарких земель, ни
надзирателям, стегавших спины рабов плетьми, ни хозяевам, что
распоряжались жизнями людей, точно жестокие боги.