Наташа приходила ещё несколько раз и явно не для вида
интересовалась как я себя чувствую, при этом было заметно, что её
подмывает о чём-то поговорить. Но пока я бродил кругами по палате,
она не решается завести серьёзный разговор. И всё-таки после ужина,
прямо во время снятия последних бинтов с шеи, она наконец не
выдержала.
— Милый Гена, а почему ты всё время молчишь? — спросила Наташа и
я уловил в её голосе тень некой претензии. — Артём Абрамович ведь
разрешил разговаривать?
— А чего болтать попусту? К тому же в горле до сих пор словно
кошка когти точила — ответил я, при этом пытаясь понять на чей
именно неуловимо похож мой новый голос.
— Как чего болтать, дурачок, ты же четверо суток молчал. Я, так
вообще, когда первый раз увидела твою шею, подумала, что ты никогда
больше не заговоришь — скороговоркой пролепетала Наташа, продолжая
снимать последние витки бинта.
— Что, там совсем всё плохо? — поинтересовался я.
— Поначалу так и было, а теперь вроде зажило, но выглядит
необычненько. Артём Абрамович сказал, что шрамы точно останутся. Да
ты сам посмотри, разве такое уберёшь?
Маленькое, круглое зеркальце, заключённое в синенькую
пластмасску, появилось из кармана белого халатика и пока Наташа
снимала ватно-марлевую накладку, я успел быстро рассмотреть своё
лицо.
Оно оставалось точно таким как на старых фотографиях. Нос дважды
сломан, но вправлен правильно. Под правым глазом детский шрам, от
вылетевшего из костра, куска взорвавшегося патрона. Правда сами
глаза немного выбивались. Взгляд слишком оценивающий, будто
вырванный из прошлого прожжённого полковника спецназа. К тому же на
висках я заметил едва заметные проседи. А в остальном обычное лицо
спортивного, молодого парня, 23 лет отроду. Как казалось со
стороны, не особо отягощённого чрезмерными умственными
усилиями.
Следом я осмотрел рану, появившуюся из-под повязки. Складывалось
впечатление что мою шею разорвал волк, затем немного погрыз и
только потом оставил в покое. Все соединения живой ткани
практически срослись и только в паре мест были видны следы от
снятых швов. А ещё было видно, что вся эта шрамированная мозаика
собрана из кусков плоти, и от неё в разные стороны расходится
паутина рубцов, причём самый длинный из них проходил по подбородку
и цеплял щёку.
— Да уж, такое под рубашкой не спрячешь — пробормотал я,
впрочем, без капли сожаления и тут же вспомнил аккуратный шрам на
шее оставшийся после удара заточкой в той прошлой жизни.