Птолемей пришёл через день, но цену
не спросил. Словно забыв свою славу охотника за женскими
прелестями, он просто сидел в гостях у гетеры, они пили
ослабленный, не будоражащий кровь кикеон, вино, смешанное с мёдом,
и провели вечер в беседе. А потом ещё один. Птолемей был спокоен,
вежлив, внимателен, улыбчив, остроумен. Казалось, только таких
встреч с четвёртой Харитой он ищет. Он удивил афинянку своей
образованностью, тогда она ещё не знала, что друг Александра учился
у Аристотеля.
Пришёл вечер разлуки: Александр,
посол победителя при Херонее, поразивший Афины умом и прямо-таки
божественным величием, столь непохожий на одноглазого, хромого,
сурового и хмурого царя-воина, должен был отбыть к отцу. Птолемей
следовал за ним. Ни один из мужчин афинянки не был похож на сына
Лага, и Таис, в груди которой все последние дни разгоралась
настоящая огненная буря, повела македонянина прочь из душного
кольца стен Паллады, по Фалерской дороге в сторону моря, мимо рощ
огромных платанов, к маленькой бухточке, укрытой в кольце скал.
Туда, где ночь, бесстыдно подглядывая за смертной любовью мириадами
неспящих глаз, приняла их в свои объятья.
Дел у Менелая в Эфесе было много, и
все же он постоянно находил время за какой-нибудь надобностью
появляться возле дома Лисиппа. Никто тому не удивлялся. Хозяин
посмеивался. Таис вздыхала. Вовсе не желала она для брата Птолемея
той участи, на которую тот себя обрекал. Жестока бывает Урания, не
бесследно её замужество, союз с незнающим жалости Аресом.
Апеллес после симпосиона впал в
странную задумчивость. Загадочно смотрел в сторону Таис, иногда
скользя взглядом по фигуре афинянки, а временами глядя, словно
сквозь неё. Три дня так продолжалось, на четвёртый художник,
наконец, подошёл к гетере.
– Ты знаешь, Таис, как давно меня не
отпускает образ твоей матери, выходящей из моря на посейдоновых
мистериях. Я пытался говорить с ней, но Мнесарет не хочет этой
работы и для меня это необъяснимо. Я разучился понимать многие её
слова и поступки. Совсем отчаявшись, пытаюсь скрыться от себя
здесь, за морем. Придумал занятие – рисовать победоносных воинов,
освободителей Ионии. Но не моё это. Пусть мужей изображает Лисипп.
Я же призван, как и ты, к служению Афродите. Я долго не мог взяться
за Анадиомену, даже против воли Мнесарет. Понимал, модель не
подходит. Афродиту Выныривающую, рождающуюся из пены, не стоит
рисовать со зрелой женщины, пусть она до сих пор способна затмить
красоту юности. Я видел твой танец не раз, но здесь, на нашем
недавнем симпосионе, меня словно перуном зевсовым ударило! Ты та,
кого я так давно искал. Столько времени, дурень, провёл с дочерью
своей возлюбленной, а разглядел лишь сейчас, – Апеллес улыбнулся, –
ты будешь моей моделью, Таис?