Нары заскрипели под тяжестью переворачивающегося тела. Я
постучал по лесенке, ведущей на верхние ярусы.
— Уважаемый, подскажешь, где местечко свободное найти?
Из-за занавески высунулась опухшая морда. Один глаз заплывший,
другой мутный, как у слепца.
— С новой партии? К старосте иди, Ровшаном кличут. Он места
распределяет.
— Где искать этого Ровшана?
— Закуток у него возле столовки, не промахнёшься.
Считая разговор законченным, мужик задёрнул шторку.
Я двинулся дальше по проходу. Теперь ещё столовку надо
искать.
Навстречу пробежала женщина и юркнула под нары, перекатившись в
следующий проход. За ней ковылял пожилой мужик в рубахе с
оборванными пуговицами. Повторить маневр женщины он не мог, нога не
позволяла, и заорал, глядя под нары:
— Сука! Я заплатил!
— Это долг за прошлый раз, — с хохотом ответила женщина. —
Теперь в расчёте.
Колченогий выпрямился, губы кривились в злобе.
— Сочтёмся, сучка драная. Один хер подловлю.
Проходя мимо, он толкнул меня, задев локтем сломанные рёбра. Я
зашипел. Колченогий посмотрел на моё вспотевшее лицо.
— Чё встал, как парализованный? Заняться нечем? Иди, отсоси у
Ковролина, он сегодня при бабках.
На кармане было вышито «Костыль». Подходящее имя для его
негнущейся ноги.
— А ты уже отсосал, раз таким живчиком бегаешь?
Не знаю, что на меня нашло, никогда не позволял себе хамство в
ответ на хамство. Отчим всегда говорил, что любую драку можно
решить словами, а тут конкретный наезд с моей стороны. Но за
последние сутки столько навалилось, и то ли нервы сдали, то ли
заразился местным сумасшествием, но молчать сил не было, да и
желания, честно говоря, тоже.
Хотя лучше бы смолчал, ибо ответка прилетела мгновенно. Костыль
вбил мне в подбородок крюк левой. Я взмахнул руками, как крыльями,
завалился назад и уже падая, приложился затылком о столб.
Вырубился наглухо. Когда открыл глаза, увидел ноги снующих по
проходу людей. Кто-то не вполне дружелюбно затолкал меня под нары,
чтоб не мешал движению. Это вместо помощи. Бесчувственный здесь
народ. Я приподнялся, повёл челюстью. Хорошо он меня. Но вроде не
сломано, двигается. И зубы целы. Только вкус крови на языке.
Придерживаясь за опорные столбы нар, я выбрался в проход,
посидел немного, потряхивая головой и приходя в себя, и побрёл
дальше. Бок разболелся невыносимо, он уже не просто пульсировал, а
стремился к маленькому ядерному самоподрыву, плюс к нему добавились
ломота в затылке и общая заторможенность. Если дело и дальше так
пойдёт, до утра я не доживу. И тогда рухнет главная заповедь
Загона, утверждающая, что жизнь человека — вещь непререкаемая. Или
этот Дряхлый имел ввиду только свою жизнь и жизни таких же
положенцев, как он?