Столовую я нашёл случайно. Вход в неё был прикрыт дополнительным
рядом нар, стоящих перпендикулярно остальным. Нары были
двухъярусные и шире обычных, видимо, ВИП-зона местного значения.
Сторона, обращённая к общим рядам, была заколочена досками, и
поначалу я принял их за искусственную перегородку. Кто-то выкрикнул
имя, названное мутноглазым, я повернул на голос и увидел более
широкий и чистый проход. Слева открывался зал с длинными обеденными
столами, а прямо стояла конторка — грубо сколоченный стол и
табурет, на котором сидел настолько жирный мужик, что оставалось
удивляться, почему табурет под ним до сих пор не сложился. К стене
приткнулся электрический самокат.
Староста сосредоточенно водил пальцем по экрану планшета. За
жирными щеками глаз не разглядеть, подбородок ложился на грудь
прыщавым наслоением, зелёная майка настолько плотно обхватывала
плечи, что растянулись нити на швах.
— Привет. Ты Ровшан?
Толстяк нехотя процедил.
— Ну?
— Я из новой партии. Мне бы место и поесть. Поможешь?
Староста облизнул пухлые губы, продолжая протирать пальцем
экран.
— Кхе… И чё, бегом можно?
— Сам решай. Я первый день на вашей кухне, не знаю, кому бегом
можно, кому шагом. Одному посоветовал, так он мне проездной под
нижнюю полку выписал.
Я потёр подбородок.
Ровшан наконец-то взглянул на меня.
— С кем ты так неосторожно?
— Кажется, Костыль. Послал меня к какому-то Ковролину для
интимных переговоров, я послал в ответ.
— Костыля? — в голосе Ровшана промелькнуло уважение. — Однако,
смельчак. С Костылём никто так не разговаривает. Он хоть и
медлительный, но если дотянется, приложит от души. А Ковролин
обычный глагол. Держит под собой проституток и нюхачом
приторговывает. У них с Костылём постоянные тёрки. Недолюбливают
друг друга.
— Если у них такая нелюбовь, зачем меня в свои дела
впутывать?
— Местная традиция. Ковролин только на мальчиков заглядывается,
вот к нему и посылают.
— Вроде как на три буквы?
— Ага, вроде.
Замечательно, у них тёрки, а я крайний. Зато теперь более-менее
расклад ясен, буду осторожней.
— Так что насчёт места?
— Цены, стало быть, такие, — староста сложил руки на животе. —
Место на третьем ярусе — двадцать статов в неделю. Тут два минуса:
слишком высоко и жарко. Четвёртый год обещают дополнительную
вытяжку установить, но всё никак не сподобятся. Устал уже с ними
ругаться. На втором ярусе — пятьдесят. Это потому что нары
сдвоенные. Выход на обе стороны получается, хошь туда, хошь сюда
спускайся, и прохожие внезапно на тебя из прохода не валятся. Эти
места в основном семейные берут, ну и говнюки при бабках вроде
Ковролина. Нижний ярус — десять статов. Тут сам должен догадаться,
все радости общежития и внезапных встреч в одном пакете, поэтому
скидка. Усвоил?