Закончив, он встал, стремясь поскорее
разорвать наш контакт, и кинул мне меховой плащ – прикрыться. Я
натянула его до подбородка, хватит уже всем глазеть на меня. И так
видели предостаточно. Прямо средневековое порно, и я в качестве
главной героини.
— Теперь ты принадлежишь мне, —
произнес Торвальд, застегивая ремень на штанах. — Обещаю любить
тебя и заботиться.
Он умолк, и люди радостно
заулюлюкали. Вероятно, это ритуальные слова. Вот так здесь
заключаются браки – будущий муж имеет невесту при всем честном
народе, потом клянется любить ее, и все счастливы, включая невесту?
Я ошалела от местных порядков. Не хочу знать другие обычаи. Для
меня – простой русской женщины – это перебор.
— Расплети косу, ты больше не вдова,
— бросил мне Торвальд, прежде чем уйти.
* * *
Руна с другими рабынями помогла мне
подняться. Воины, сопровождавшие меня в зал, потеряли ко мне
интерес. Теперь я могу свободно передвигаться по крепости. Хоть
какой-то плюс во всем этом кошмаре.
Люди вставали с лавок. Мужчины
наперебой поздравляли Торвальда с удачным выбором жены. Ко мне же
никто не приблизился. Непонятно почему: из уважения к тому, что я
пережила, или из неприязни. Но так даже лучше, я ни с кем не хотела
говорить и тем более задерживаться в общем зале.
Руна проводила меня до спальни, но
вместо уже ставшей родной комнаты, привела туда, где убили моего
первого мужа.
— Зачем мы сюда пришли? — меня
передернуло от вида кровати, на которой недавно лежал труп.
— Это спальня тойона и тойоны,
миледи, — откликнулась Руна. — Ваше супружеское ложе.
— Это место, где мой муж истек
кровью. Не желаю здесь спать.
Ради разнообразия решила побыть
врединой. После сцены в общем зале могу себе позволить. Я наотрез
отказалась оставаться в этой комнате, и Руна сдалась – мы вернулись
в спальню, в которой я провела последние ночи. Там приняла ванну,
смыв с себя запах мужчины и легла в постель. Снизу доносились смех
и музыка, но я не собиралась спускаться. Это не мое торжество.
Отпустив Руну, лежала без сна. На
душе было мерзко, но я уже не в том возрасте, чтобы устраивать
истерики. Может, тело у меня юное, но разум-то сорокалетней, и он
подсказывает: злиться и рыдать над тем, что произошло,
бессмысленно. Это чужой мир, чужие правила. Я могу быть сколько
угодно против них, это ничего не изменит. К тому же я сама
согласилась. Сказала, что готова на все ради сына.