Им не оставалось ничего иного, кроме
как согласиться.
***
Услышав о том, что ехать им предстоит
ко дворцу, Петр Архипыч велел взять на конюшне двух лошадей
«поавантажнее».
Норма проводила младшую сестру и Илая
печальным взглядом. Умом она понимала, что смысла сердиться на него
нет, но вот в глубине души вертелась ужом обида.
А дело было так: после визита в
лавочку мистерики и по пути в трактир, им с Дианой попалась лавка.
Завидев ее, Норма замерла на середине широкого шага. Каскадами
неземных расцветок и золотых переливов, сброшенные грудами,
разложенные веером и свисающие светопадом, на всеобщее обозрение
выставлены были платки и шали. Но самой прекрасной из всех была
шаль с вытканными золотыми перьями на лазурном поле. Такой
укроешься — и будто окажешься в чьих-то объятьях. Околдованная,
Норма приблизилась. Протянула руку, коснулась.
Правда, очарование спало, стоило ей
услышать цену — семьдесят серебряных. Столько у нее не было. Если
только отложить с одного жалованья, добавить второе и чуть-чуть от
третьего… Вечером, выводя строки отчета, Норма зябко поводила
плечами и невольно отвлекалась на мысли о том, как славно будет
согревать ее дивная шаль такими вот чернильными ночами. Как
прекрасно будет хранить ее в сундучке и иногда просто приподнимать
крышку, чтобы посмотреть на лазурь и золото перьев.
Но теперь ей стало совершенно ясно,
что мечта эта неосуществимая. Важнее теперь как-то прокормиться. И
Илай тут даже не при чем — все они остолопы, если на то пошло. Но
он все равно самый большой остолоп из всех!
Погрузившись в размышления, то просто
печально-жалостливые, то рассерженные, Норма почти не слушала Петра
Архипыча, пока он вел их с Лесом к лестнице в подвал. Не тот, где,
с его слов, располагалась небольшая печь да темница, где
содержались редкие лиходеи до отправки в острог или под суд, а по
другую руку, с подсобными помещениями.
А он между тем вещал:
— Сыскное дело требует ресурсов много
больших, чем просто оружие да рабочие руки. Тут головой думать дело
не лишнее, а первостепенное…
И все в таком духе. А ведь раньше он
рассуждал, что первостепенны нюх и зоркий глаз. И то, и другое
полицмейстер утверждал совершенно искренне. Норма вздохнула.
«Все же противоречивый он человек,
прав был Илай… Ох уж этот Илай!»
И тут Лес, спускавшийся впереди,
заорал дурниной: