Я выскользнула из-под одеяла, чуть неуклюжая после тревожного
сна, и схватила с кресла халат. Пол холодил босые ноги, руки
путались в широких рукавах, я чудом не наткнулась на какой-нибудь
стол или пуфик и не разбила какую-нибудь драгоценную вазу, задев ее
локтем.
Кондор мерял гостиную шагами, медленно переходя от окна к камину
и от камина, на полке над которым стоял фонарь с кристаллом, — к
книжному шкафу. Тому, который я велела принести сюда, потому что
хотела прочитать что-то еще, кроме “Зимнего витража”. От щелчка, с
которым закрылась дверь, волшебник вздрогнул и повернулся ко мне.
Руки он держал скрещенными на груди — то ли нервничал, то ли мерз.
Без сюртука, с подвернутыми до локтя рукавами тонкой рубашки — я бы
не удивилась. Я тоже мерзла.
Ахо скользнул рядом, задев мои ноги хвостом, и спрятался в тенях
за спиной Кондора.
— Ты хотела меня видеть.
Это было сказано спокойно и очень тихо.
Я поплотнее запахнула халат на груди.
— Я была у Аниты и… — я сглотнула, подбирая слова. — В общем,
чары вышли из-под контроля.
Прозвучало это не так, как ощущалось. Обыденно, даже нелепо,
никакого тебе холодка вдоль спины.
— Вот как? — Кондор не казался сейчас раздраженным или
подчеркнуто строгим, он даже почти не удивился. — Такое… случается
с новичками. Кто-то пострадал?
Я помотала головой.
— Только мое самолюбие.
И я рассказала ему про серебро, стекающее с пальцев, про галерею
и леди Филиппу, заставляющую меня медленно дышать, пока я не
успокоилась.
Волшебник, кажется, выдохнул. Он сел в одно из кресел и положил
руки на подлокотники. Напряжение исчезло.
— И что случилось перед тем, как это произошло? — Кондор жестом
указал мне на другое кресло, куда я и забралась, поджав ноги.
— Я выпила пунш, — призналась я, сделав глубокий вдох, как перед
прыжком в омут. — Знаю, что нельзя, но…
— Он мог ослабить контроль, — Кондор снова кивнул и дотронулся
пальцем до своего подбородка, словно задумался. — Это опрометчиво,
но я уверен, что ты достаточно умна, чтобы не…
— Там был Форжо, — добавила я, чувствуя, как краснею, настолько
глупым мне казалось все это. И злость на Форжо, и моя настойчивость
в том, чтобы выдернуть Кондора среди ночи поговорить.
Опасность, мнимая или нет, осталась где-то там, в прошлом, и я
чувствовала себя дурой.
Но Кондор посмотрел на меня, цепко, как всегда, когда что-то
начинало его интересовать.