- Шиш тебе, карга старая! Не признаю я завершения договора. –
Скрутил «фигу» дед, сунув ее в птичий нос старухи.
Внезапно воздух на поляне стал густым, и запахло озоном. Со
стороны Чащуна взошло солнце, заполнив пространство ярким светом и
теплом, а со стороны Ягиры стеной встал могильный, ледяной мрак, не
отступая, но и не двигаясь вперед. Ровная прямая линия разделения
ночи и дня, одной своей стороной опиралась на взревевший пламенем
костер, а вторая, утонула в бесконечности неба.
Наш герой, отталкиваясь трясущимися от страха руками, попятился
к лесу, в надежде спрятаться там от разразившегося внезапно
скандала двух непонятных существ, грозящего перерасти в побоище, в
слабой надежде забиться там под любой, даже самый маленький и
чахлый кустик, и постараться как минимум не умереть от охватившего
ужаса. О спасении он уже и не мечтал.
- Стоять! – Рявкнули на него дуэтом два голоса, и две пары глаз
намертво пригвоздили его к земле. Одни, сверкающие голубым гневом,
принадлежали деду-коротышке, а вторые, полыхающие огнем, костлявой
бабке. Посох в руках последней взлетел в воздух, и обернувшись
щелкнувшей, на пастуший манер плетью, обвился вокруг шеи
Федора.
- Не сметь! Мое! – Взревел Чащун, и врезал кулаком, по мгновенно
ставшей вновь посохом плети, а начавший уже задыхаться Федор, с
жадностью втянул в себя густой наполненный почему-то запахом крови,
воздух, и растянулся пластом на мокрой от утренней росы траве.
Шляпа-подосиновик на голове деда постепенно начала наливаться
зеленым сиянием, а у бабки из глаз потянулись витыми жгутами, два
кроваво-красных, полыхающих пламенеющей ненавистью, жгута. Ягира
быстро начала вытягиваться в верх, словно была сделана из резины, а
Чащун раздаваться вширь, словно он, быстро заполняемый воздухом,
латексный шарик.
Несмотря на то, что все действия этих жутких существ, произошли
молниеносно, герой нашего рассказа прожил за это, промелькнувшее
метеоритной каплей время, целую жизнь. Во всяком случае, именно так
он написал в своем дневнике, вспоминая эти, пережитые, секунды, и
те ощущения страха, и безысходности, накатившие на разум мальчишки,
вырванного из тепличных условий того, доброго и ласкового мира в
котором он существовал до сих пор, и зашвырнув сюда, в мир
ужаса.
Все закончилось внезапно. Бабка вернулась к нормальным размерам,
и вскочив на свой посох, который обернулся клубящимся черным
облаком, в виде осла, обожгла Федора ненавидящим взглядом, и
прокаркала: