В какой-то момент решил
пройтись с визитом по старым знакомым и родным. Давно я не был в
Москве. Надо было обязательно заглянуть ко второй маме, пожалеть ее
и самому поплакаться в жилетку. Это был наш с ней ритуал. Когда я
возвращался в город, она всегда, найдя в своем плотном графике
столько времени, сколько нам обоим требовалось, встречалась со
мной, внимательно слушала, смотрела на меня своими добрейшими,
влажными от слез глазами, сочувствовала, а потом и сама
рассказывала о своем житии-бытии. Наступала моя очередь сопереживать, делать
вид, что мужики не плачут, и смотреть в окно стеклянным взглядом,
чтобы эмоции не захлестывали и хватало сил утешить эту, уже совсем
немолодую, женщину.
К маме Вале я шел всегда с ее
любимыми громадными ромашками! Вот и теперь, зайдя по пути в
ближайший цветочный, благо сезон позволял, уверенным шагом
человека, завершившего предыдущий этап жизни, с новыми чаяниями и
надеждами, я двигался по направлению к своему детскому дому,
который целых три года согревал меня теплом второй мамы, с тех пор,
как не стало моих родителей.
Кроме мамы Вали и пары-тройки
друзей, в Москве у меня никого не осталось…
День был солнечным и ясным.
Яркость зашкаливала. Для человека, вечно сидящего дома за
письменным столом, это было чересчур. Периодически хотелось
зажмуриться и пойти с закрытыми глазами. Завернув за угол и выйдя
на финишную прямую, когда до интерната оставалось рукой подать, я
увидел небольшой, но добротно построенный, выросший как из-под
земли, православный храм.
Я аж чертыхнулся от
неожиданности, настолько увиденное не вписывалось в мое
представление об ожидаемом ландшафте. Удивившись упорству местных
властей устроить в нашем райончике средоточие православия и
задумавшись о нужности сего сооружения в этой географической точке,
я намеревался бодро прошагать мимо…
Но что-то зацепило взгляд и
показалось, что надо остановиться и рассмотреть. Я на мгновение
притормозил, но подумав, что ничего более неожиданного, чем уже
есть, здесь быть не должно, продолжил свой путь. Парочка бомжей,
мамаши с детьми на площадке поодаль и...
– Смотри, смотри! Это разве не
он? Ну этот, друг твой бывший, писатель! Не помню, как его зовут, –
донеслось до моего слуха.
Человек, сидевший в инвалидной
коляске, один из просивших у храма подаяние, поднял голову и
посмотрел по ходу движения руки своего приятеля в моем направлении.
Слово «писатель», конечно же, в данной ситуации, рядом с моим
интернатом не могло сейчас быть случайным.