— Господи, а чем это так пахнет? — вырывается из моего рта
совершенно неожиданное. Я не собирался есть тут всерьез, бог его
знает, какой процент жирности у того майонеза, который в школьной
столовке пожертвовали на фуршет для бывших учеников, но рот мой
совершенно против воли наполняется слюной, стоит только за спиной
хлопнуть двери актового зала. — Это сейчас школоту так кормят? Как
думаешь, нас возьмут на второй круг? Готов на одиннадцать лет ада
только ради этой столовки.
— Нет, — Андрюха пофыркивает и тут же блещет осведомленностью в
делах местной школы: — это все Максимовская. Она для фуршета
столовских поваров гоняла, по просьбе директрисы.
— Максимовская? Юлька Максимовская? Плюшка, которая?— я
приподнимаю бровь удивленно, припоминая почти беззвучную
девочку-ватрушку, с дальнего края галерки. Наверное, она бы была
одной из тех, кого с трудом вспоминаешь, только открыв классную
фотку. Впрочем, благодаря моему паскудному характеру — о
существовании Максимовской знал весь наш класс и три
парралельных.
— Ну, если я Плюшка, то ты, получается, все еще Буратино,
Бурцев? — раздается мягкий грудной голос из-за моего плеча
слева.
Черт побери, какое у неё шикарное контральто! Настолько
шикарное, что надо как-то повернуться и не спалиться, что в штанах
стало вдруг тесновато. Впрочем, это же Плюшка! Сейчас, один взгляд
на неё — и мне полегчает…
Это все пирог…
Потрясающий пирог, источающий потрясающий мясной аромат и
дышащий паром едва-едва вынутого из духовки произведения
искусства.
Не мудрено, что при виде него у меня так активно начала
выделяться слюна, что пришлось зубы посильнее сжать.
Ну, или мудрено, если учесть, что смотрел-то я на добрый десяток
сантиметров выше верхушки пирога в руках выросшей Плюшки.
Хотя, сочувствую я тому мужику, что при виде вот этого вот
шикарного декольте не превратился бы в слюнявую псину. С потенцией
у него точно все совсем безнадежно!
- Это второй или третий? - спрашиваю инстинктивно сглатывая.
Глаза… Надо поднять глаза… Добраться до щек, прекрасных хомячьих
щек. И мне тут же немедленно полегчает! Я повторяюсь, да? Простите,
я не в форме!
- Четвертый, Бурцев, - прекрасные белоснежные холмы в вырезе
алого в горошек сарафана ко всему прочему еще и выразительно
покачиваются.
- Четвертый, - полузадушено выдыхаю, пытаясь победить прилив
крови к малой своей голове, - знаешь ли ты, что я обожаю цифру
«четыре»?