Я насторожился:
– Вроде нет.
– А у меня в последнее время все тело
чешется. Просто жесть какая-то. Целый день чешу, чешу, и нет этому
ни конца ни края. Вот, посмотри.
Она показала мне свои руки, сплошь
покрытые красными язвочками и царапинами.
– Ты бы в лазарет, что ли, сходила, –
поморщился я.
– Да ходила я к этой… вашей медичке,
– последнее слово было сказано с нескрываемым презрением. – Она
сказала, что это у меня на нервной почве, посоветовала поменьше
волноваться и воздержаться от чесания. Говорит, «заразу можешь
занести». Прописала оксолиновую мазь и успокоительные капли. Мне от
этого ее лечения только хуже стало – зуд усилился и жжение
появилось. Тоже мне медик. И откуда их таких берут? Из ветеринарной
академии, наверное. У нее ж на лбу написано – «коновалша».
– Да брось ты, Мира отличный
фельдшер.
– Будь моя воля, я бы не доверила
этому так называемому фельдшеру и кукол лечить! – выпалила Ксюха и
тихо выругалась. – Мелкая prostituitino*!
Несмотря на давность отсидки, в
разговоре у Ксюхи нет-нет да проскальзывала тюремная брань,
по-другому называемая ратолингвой, которая почти полностью
базировалась на языке эсперанто – дальнем родственнике космолингвы.
Она появилась, когда в казематах Системы был введен запрет на
сквернословие. Арестантов строго карали даже за безобидные
ругательства, не говоря уже о матерках. Нарушителей сажали в
карцер, а самым ярым матерщинникам увеличивали сроки. Замечу,
кстати, что многие из этих ругательств в переводе на космолингву
были довольно-таки безобидными, но время добавило им крепости и
остроты. Вне тюремных стен ратолингву можно было услышать разве что
от бывших сидельцев и разного рода люмпенов. Но я знавал и вполне
приличных людей, которые не брезговали столь грязными
словечками.
Я сказал Ксюхе, что от зуда еще хорошо помогает солидол, но она
только отмахнулась:
– Мазала и солидолом. Не помогло.
Она вдруг задумалась и замолчала. Но
ненадолго.
– Я вот думаю, что чужаки специально
занесли мне эту инфекцию во время опытов… – тихо сказала она.
– Кто? Повтори, я не расслышал.
– Чужаки. Я часто их вижу. Они словно
ожившие тени – такие же темные и безликие.
«Та-ак, началось, – подумал я. –
Наверное, зря я с ней заговорил. Надо было сидеть и помалкивать в
тряпочку, а теперь не отвяжешься».
– Чужаки приходят по ночам, – с умным
видом пояснила Ксюха.