У выхода из трапезной остановился и
ощупал пространство перед собой. Пусто – хорошо. А то бывает,
идешь, вроде, в проход и стукаешься лбом об стену. Хотя это не
страшно – боли я не боялся. Я вообще ничего не боялся, потому что
старые чувства из меня уже вынули, а новые вставить не
успели.
* * *
Беллона больше не требовала читать
мантры вслух. Да я бы и не смог – сорвался бы голос или заела
челюсть. На колу висит мочало – эта песня хороша, начинай сначала.
Поэтому, только про себя. Забавная двусмысленность. Там ведь
действительно было написано про меня. Это я понять уже мог. Только
не мог понять, что именно там написано.
К десятому дню занятий свиток стал
длинней раза в три. Я вгрызался глазами в строчки, и мне казалось,
что кто-то вслед за мной проговаривает эти полубессмысленные
сочетания букв, превращая их в звуки, которые отражаясь от стен,
тянутся бесконечным эхом.
Я стал холодным, прозрачным и ломким
как сосулька. По коже пробегали холодные искры, скатываясь на пол.
Строчки текста, острые как бритвы резали глаза, и мне пришлось их
прикрыть. Оказалось, я вижу сквозь веки. Да что там веки, я видел
всей кожей. Видел вокруг себя. Одновременно, всю комнату. Спиной
видел постель с нелепым балдахином, правым плечом – окно и балкон с
колышущейся от ветра занавеской, левым – входную дверь, приоткрытую
сквозняком. Сперва это отвлекало, потом стало привычным.
Я читал, беззвучно шевеля губами, и
текст послушно менял свой цвет. Непрочитанные столбцы были
изумрудно-зелеными, как свежая трава. По мере приближения фокуса
чтения, они желтели, бронзовели, а после наливались
кроваво-красным.
Перед тем как начать читать десятый
свиток, я еще был человеком. Я знал это точно! Пусть последние
десять дней превратили меня в полуовоща, трясущегося уродца,
передвигающегося походкой паралитика, раздробили мою сущность, –
она все еще оставалась привычной, людской. Но теперь к концу
чтения, человеческая оболочка треснула под напором вложенных в нее
новых смыслов, и стала рваться как папиросная бумага.
Содержимое неудержимо выскальзывало
из нее, теряя форму. Или обретая новую? А на краю угасающего
сознания болталась невесть откуда выскочившая фраза из учебника
биологии: имаго стрекозы выходит из шкурки наяды.
* * *
– Что со мной?
Дверь в ванную была приоткрыта,
шумела льющаяся из крана вода. Оказывается, я так и сидел за
столом, а вовсе не валялся на полу, как можно было предположить
исходя из последних, перед потерей сознания, ощущений. Шум воды
прекратился, и в комнату заскочила Лиза с мокрой тряпкой в
руках.