— Ты права, — кивнул он, затем повернувшись к женщине. — Забирай
ее к себе, обучи и пусть выходит на смены.
— Спасибо! — заулыбалась тетя Зина. — Пойдем, дочка.
Так Гермиона начала работать на заводе. Ее поставили к токарному
станку, показав, как вытачивать снаряды. Дело было ответственным,
брак допускать было нельзя — за это могли и уволить. Когда Гермиона
услышала о «наказать», она испугалась, уже представив себе эту
сцену, но тетя Зина только вздохнула, отметив реакцию девочки и
принялась учить ее.
Вскоре Гермиона смогла выточить первую свою деталь. За первой
пошла вторая, третья. Девочка уставала очень сильно, не будучи
привычной к таким нагрузкам, но работала, помня слова Гарри.
Гермиона совсем не жаловалась, даже когда хлеба стало совсем мало,
и больше не было ничего. Постепенно она привыкала.
Вой сирены воздушной тревоги, обстрелы и очередь за хлебом, да и
за кипятком — все это стало привычным уже через три недели. С
декабрем в Ленинград пришло и «смертное время». Кушать хотелось
постоянно, но Гермиона понимала, что даже съешь она за раз всю
дневную норму — это не поможет. Она видела голодные глаза детей, с
которыми вместе работала, и в этих глазах перед ней вставал Гарри.
«Если он прошел это все и смог вернуться, то, может быть, и я?» —
думала Гермиона, лелея эту надежду.
Становилось все холоднее, наваливалась усталость. Но день за
днем девочка находила в себе силы, вставала и шла на работу с тетей
Зиной. Она знала, что заболеть нельзя — это почти гарантированная
смерть, поэтому просто надеялась. Все больше людей вокруг умирало,
отчего эмоции притуплялись, но со столбов, из круглых тарелок
радиоточек звенел яростный голос Ленинградского радио, помогая
жить. Гермиона поняла Гарри, осознавая теперь, что значил его жест
— дать ей хлеба. Мальчик отрывал от себя, чтобы поделиться с ней.
О, да, теперь девочка понимала!
Елка для малышей, новогодний праздник. Худенькие дети устало
водили хоровод и просили Дедушку Мороза. О том, чтобы закончилась
война… о сухарике. А некоторые — просили вернуть сестренку, братика
или маму и слышать это было больно до слез. Ленинград вступал в
тысяча девятьсот сорок второй год. Не сдавшийся город боролся и
Гермиона боролась вместе с ним.
Под звук метронома, под стихи Ольги Берггольц, под сводки
Совинформбюро город боролся. Гермиона начала постепенно забывать
Хогвартс, даже родители ей казались чем-то… нереальным. Все чаще
накатывала усталость, но нужно было работать, чтобы жить и девочка
работала. Гермиона работала, к середине января уже не уходя домой.
Она ложилась в углу цеха и спала несколько часов между сменами, а
рядом спала и тетя Зина, ставшая настоящей мамой за это время.
Требовательная, жесткая, когда было нужно, но вместе с тем
бесконечно добрая и ласковая, она стала идеалом матери для
Гермионы.