- Мииии… Мииииииии…
Дыра стала расти гораздо быстрее и, нужно сказать, вовремя.
Усиленные коллективным заклинанием некромантов умертвия, снова
стали теснить отважных защитников. За стеной заламывал руки и
причитал Пендаль, не зная, как помочь.
- Ваша милость! Ваша милоооость! Скореееееее! Ход уже
широкий!
- Батюшка первый! – удар. Молния соскакивает с черного лезвия и
пять-шесть близстоящих к упокоенному мертвяку тварей дергаются в
электрических конвульсиях. – Быстро!
- Ты опять, лопни твоя…
- Быстро! Я в доспехе!
И правда. Тяжелые латы рыцаря совершенно не по зубам кровозадным
(хм… не буду исправлять опечатку) зомби. Они уже несколько раз
кусали Полбу, но вреда причинить не могли. Другое дело, что белая
полосочка, которая, как уже выяснил барон, показывала бодрость,
убывала катастрофически быстро. Уставал рыцарь. Еще бы! Вы вот,
возьмите лом. Нет, два лома. По одному в каждую руку. Да помашите
одним. Нормально? Не тяжело? Хорошо, а теперь обвешайтесь с ног до
головы утюгами. И на голову чугунную утятницу. Теперь помашите.
Ощутили разницу?
Зачем все это делать?
Ну как. Вряд ли у вас дома в шкафу есть настоящий рыцарский
доспех. А ощущения тяжести и дискомфорта примерно одинаковые
будут.
Но рыцарь, конечно, давно уже привык к доспехам и воспринимал
их, как вторую кожу. Даже не замечая порой наличия.
Но во время боя – другое дело. Включался режим битвы и доспех
начинал потреблять бодрость со страшной силой. Вернее, не сам он. А
действия рыцаря, но доспех влиял на расход бодрости увеличивая его
нехилым коэффициентом.
Не будь под рукой батюшки, регулярно бафающего крестоносца –
упал бы Полбу без сил еще полчаса назад.
Да, батюшка помогал. Еще как помогал. И бафами и кадилом. Но сам
был защищен слабо. Ну, по сравнению с закованным в броню
Константином, разумеется. И потому уже дано терял силы вместе с
вытекающей из многочисленных ран кровью.
Он кивнул, соглашаясь, и напоследок размозжив очередной
полусгнивший череп, бафнул рыцаря. Отступил на пару шагов, перевел
дух, отёр пот и…
Упал.
От неожиданности выронил кадило. Оно зазвенев откатилось к
Токику, но беседующий с камнем человечек не обратил на это
внимания.
Упал батюшка потому, что тот самый, пригвождённый к полу, но не
подохший мертвяк, о котором все забыли в пылу боя, обхватил
священника за икры. И вонзил гнилые черные зубы в батюшкин
окорочок.