Прадеда
боялись. Все вокруг. Кроме Марата. Потому как Марат, сколько себя
помнил, всегда был рядом со старым штурмовиком. Они вместе сидели
дома, когда Марат болел. Прадед отводил и забирал из детского сада.
Летом они ехали в деревню, в эту самую. И снова были вместе - в
лесу, в огороде, у верстака в сарае.
В деревне
прадеда всегда звали "на убой". Тогда, десять лет назад, многие
держали поросят, баранов, кур, кроликов. И многие просили помочь
именно прадеда, особенно если зверюга была огромной.
Михаил
Александрович заходил в темноту загона, садился на табуретку.
Ставил на пол тазик с варевом. Когда подходил огромный хряк, прадед
трепал его за уши, гладил. Потом доставал из кармана свой нож,
специальный, который он звал - "Белка". Сделан этот нож был из
тонкого трехгранного напильника. Лезвие мягко уходило под лопатку,
и огромное животное умирало, тихо и совершенно
беззвучно.
Дядя Миша
почти всегда брал правнука с собой.
- Смотри
где у него сердце, достать надо до него, - говорил спокойно прадед.
- Спереди туда не доберешься, чуть не так - ушло по ребру. Или не
под тем углом. Горло тоже нельзя - очень шумно воздух уходит.
Булькает. А вот так если делать, то человек напрягается. Думает –
пересилю. Только челюсти крепче сжимает.
Да, так и
сказал – человек. Именно после этой фразы Марат вдруг осознал,
рядом с кем он находится, и кто все эти годы его оберегал. И почему
у старого напильника есть имя.
И вот уж
прадед «тварью дрожащей» точно не был. Был бы жив Михаил
Александрович, и ситуация сложилась бы совершенно по иному. В
деревне появилась опасность. Сумасшедший с ружьем. Или агрессивный
пьяница-пастух с собакой. Значения не имело. Собака могла схватить
Илью не за ногу, а за горло. Она была опасна. Как опасно ружье в
руках психопата. Старый штурмовик выслушал бы всех, посидел бы
немного в тишине, вышел на улицу, и стал бы на земле и законом, и
судом, и наказанием.
Марат
никогда не боялся прадеда, даже когда тот напивался, порой очень
сильно. Не пугался, а даже наоборот - его любовь к прадеду
становилась ещё больше.
А потом -
инсульт. Прадед сопротивлялся долго, несколько месяцев. Лежал в
кровати с перекошенным лицом, почти ничего не соображая, обрастая
щетиной и пролежнями. Видимо, там, далеко наверху, долго совещались
- куда определить этого страшного человека, и стоит ли его вообще
забирать. Только за час до смерти он очнулся, лицо его вдруг
выровнялось, и, по словам бабки, он сказал следующее: