И Марат все
понял. Ну конечно, у Гены два взрослых свидетеля. Взрослые же не
врут, ага, конечно, зачем им? И против троих взрослых - два пацана,
которых прекрасно знают в деревне как мелких хулиганов. Ну да, а
как же? Все вместе и в сады лазали за яблоками и сливами, и
грубили, и много чего ещё. Никто не поверит, не вызовет полицию, да
если и вызовет, все повторится. Марат чуть слышно скрипнул
зубами.
- Вы то
хоть нам верите? - спросил он сестер гораздо позже, вечером, когда
все страсти улеглись.
- Верим
конечно, - сказала Ленка, а Женька утвердительно помотала головой.
Но Марат уже хорошо видел, он научился. Если говорить в процентах,
то на пятьдесят один - девчонки верили. И на сорок девять -
нет.
- Ладно, -
резюмировал Марат - Ладно...
В
добавление ко стыду пришла злость. Но где-то он читал, что злость
гораздо лучше отчаяния, и сейчас в полной мере убедился. Он достал
дневник из сумки, открыл его. Напротив строки "способность
защитника" у него стояла восьмерка. Да, именно на столько он оценил
это свое качество. После многих лет тренировок, после сотен
открытых ковров и соревнований в борьбе, после стольких побед, и
даже титулов - он осознал что не способен защитить брата, любимого
человека - ни от собаки, ни от лжи. Минимальный авторитет
деревенского пастуха-забулдыги и строка закона оказались гораздо
сильнее его способностей. Как сказал бы Федор Михайлович
(Достоевского Марат тоже читал, заинтересованный отношениями
Раскольникова и Мармеладовой) – «тварь он дрожащая и права не
имеет». Экзамен провален. Пока - провален. Впереди пересдача. Он
твердой рукой зачеркнул "восьмёрку"...
* * *
Прадед
Марата, умерший лет пять назад, был фронтовиком. Великую Войну он
встретил в охране аэродрома под Минском. Потом было отступление.
Так как дед к тому времени был комсомольцем, его и записали в
особый комсомольский штурмовой отряд. Он стал штурмовиком. Прадед о
войне рассказывал мало. Вспоминал обычно, как их гоняли - днём и
ночью, по болотам и холмам, по лесам и полям - и чтобы ничего не
звякнуло, чтобы ни одного шороха. Кто-то запнулся, упал со стуком -
и по новой, на исходную позицию. Это ближе к Берлину штурмовые
бригады шли во весь рост. За пятидесятитонными непробиваемыми
танками, закованные в сталь панцирей как гоплиты, рыком выбивая
остатки мужества из противника. А тогда, в сорок втором и третьем -
они без всяких танков, ночью, целой бригадой, абсолютно бесшумно
добегали до окопов противника и вырезали там всех, без единого
выстрела. Михаил Александрович (так звали прадеда) - усвоил
штурмовую тактику накрепко. Ничего не боялся. Однажды применил свои
умения в мирной жизни - и совершенно естественно угодил в тюрьму.
Где быстро получил авторитет, и огромного орла во всю
грудь.