Статус: все сложно - страница 16

Мила.Мне казалось, что я проспала совсем чуть-чуть. Вчерашняя репетиция, потом выступление слились в одну картинку, что повторялась и повторялась. Уже без чувств и эмоций, который вкладываешь в танец. Нельзя танцевать одинаково. Каждый раз ты привносишь что-то новое. Но не вчера. Утренний разговор был самой эмоциональной частью моего дня, а апофеозом стал мой танец после признаний Глеба. Вот там было все - злость, отчаяние, раздражение, боль, а потом счастье и легкость. Проснулась разбитая, что вставать с кровати не было никакого желания. Нелюбимый завтрак - овсянка, которая должна придавать сил и являться очень полезной. Все детство меня ею кормили. Безвкусная кашица непонятного цвета. И как она может нести пользу? Но, спустя несколько лет, сама иду и варю ее. Кофе противный и сильно горчит, что его не спасают даже две ложки сахара. По пути решаю заехать в любимую пекарню. Там продают чудесные сливочные круассаны. Но именно сегодня, в ту самую минуту, как я подошла к кассе в надежде уже забрать себе последний, но свежеиспеченный, девушка передо мной опередила меня.Сказать, что я разозлилась не сказать ничего. - Девушка, а вы не могли бы взять что-то другое? Например, вон ту слойку с ветчиной? Очень вкусная, кстати, брала в прошлый раз, и это взрыв! - мой голос звучит раздражающе любезно, что даже щеки сводит от широкой улыбки.- Я не ем мясо. А в ветчине, я полагаю, оно есть. - На меня не смотрит, это злит еще больше. Не люблю, когда при разговоре на меня не обращают внимание, особенно, если речь адресована мне. - Тогда возьмите сырную слойку, - теряю терпение. У меня поджимает время, а желудок просит закинуть в себя хоть что-то, кашу я все-таки отправила в мусорку. Пора заканчивать мучить себя и свой желудок, если эта еда мне не нравится. - Девушка, я уже выбрала круассан.Она расплачивается за покупку и уходит. А я остаюсь стоять у кассы и молчать. Внутри закипаю. Так тоже бывает, когда ситуация выходит из-под контроля. Типичная избалованная девочка - меня лишили желаемого и нужного. Надо бы успокоиться, внять совету мамы про счет до десяти и выбрать то, что еще бы я хотела. - Слойку с сыром, с ветчиной, капуччино на кокосовом молоке и два эклера. С собой, пожалуйста.И стоило мне сделать пару глотков наконец-то вкусного кофе и откусить слойку, как мир заиграл новыми красками. Я всегда очень быстро завожусь, но так же быстро остываю. Когда я готовилась к ужину в нашей с Глебом квартире, то так же психовала. Любое неверное движение - и я теряла себя. Он стоял рядом, улыбался, а потом успокаивал. Брошенные пирожные в стену, выброшенное в мусорку блюдо - Глеб терпел все. Его это веселило. Ему нравилась та Мила, что на грани. И странно, что она то никуда и не делась. До театра дохожу уже в хорошем настроении. На крыльце вижу девчонок. Они о чем-то весело разговаривают. Машут мне, как только увидели меня. У каждой в руке по такому же стаканчику с кофе, как и у меня. Впрочем, это они мне его и показали. И про круассан рассказали тоже. Что сегодня мне не достался…- А где твой любимый? - Света указывает на мою пустую руку- Увели из-под носа.И мы всем составом заходим в здание. Обсуждаем новую постановку, приезд нового режиссера, у которого есть опыт постановок как классики, так и современных произведений. Сейчас я в своей среде, и мне хорошо. Отвлекает.Репетиционный зал отличается от сцены. Здесь даже пахнет по-другому. И мне кажется, что только я это замечаю. Здесь воздух более плотный, иногда движения даются сложнее. А на сцене все проще. Там своя атмосфера, напитанная легкостью и волшебством. Летающая пыль, как волшебные маленькие звездочки, придает силы. На репетиции я еще Мила, тренируюсь так, как учили, даже эмоции те, о которых говорят. И только в зрительном зале, когда на тебя смотрят тысячи глаз, хоть ты их и не видишь, но чувствуешь, перевоплощаешься в другого человека. Это все то волшебство. Миша сегодня странный. Когда танцуешь с человеком какое-то время, начинаешь считывать его состояние по движениям. Он может молчать, а ты понимаешь, что сейчас он нервничает: они неловкие, партнер словно боится коснуться тебя. А бывает, видишь его злость. Тогда касания рваные и жесткие. Ты уже не чувствуешь в партнере опору, и любая поддержка - это работа со своим страхом. Как сегодня. Миша злой. Причин я не знаю. Мы не настолько близки, чтобы я могла спрашивать. Но если так пойдет дальше, то ему придется поделиться. Выходить так на сцену опасно не только для него, но и для меня. Наши поддержки не такие как в классическом балете. Они выше, сложнее, опаснее. Тут не хватит никакой ниточки, что тянется по позвоночнику вверх, вытягивая тебя. Здесь ты и твое тело в руках другого человека. - Миша, - первая пауза, - нужно поговорить.- Не сейчас Мила, - мы жадно пьем большими глотками воду.- Сейчас, Миша. Я не могу так с тобой сегодня танцевать. Ты словно ничего не видишь и не чувствуешь. Топорные движения без грамма чувственности. Опасно.- Глупости не говори, Мила. Мы тренируемся и репетируем не первый день. И даже не месяц. Мои движения отлажены вплоть до миллиметра.- Но я не чувствую уверенности в тебе сегодня. Ты… не понимаешь.- Если что-то не нравится, разговаривай с хореографом, пусть мне поставят другую пару.- Что? - не узнаю сейчас человека, что передо мной. И с ним я ходила в кафе? Он говорил, что я красивая, и мило улыбался? С ним я боялась перейти черту? Вот правда, сгущенка.- Я уверен в себе. А ты, Мила, нет. В таком случае, работай со своими страхами, а не с моими мозгами. Я выхожу из зала, так и не ответив на его слова. Ни слова, ни гневного взгляда, что может уничтожить. Просто вышла и осела у стены. В прошлый раз, там, в Париже, было так же. Я прикрыла глаза. Слез уже не было, боли внутри тоже. Должно было пройти, успокоиться. Как говорится, все самое сложное позади. Но еще говорят, обжегшись на молоке, дуешь на воду.Но в ту сложную поддержку, когда я полностью во власти своего партнера и должна довериться ему, Миша меня роняет. Я боялась повторения. Страх должен быть колючим, стягивающим, но меня просто немного потряхивало. - Черт, Мила! - Миша подходит ко мне сразу же, но я его пока не вижу. Глаза зажмурила, а руки сжимают левую лодыжку. Он берет меня на руки и выносит. В репетиционном зале суматоха. Падение было громким, эпичным. И никто такого не ожидал. Словно жирная, но корявая точка в сегодняшней репетиции. Тихие разговоры у двери, вздохи, странные вопросы и хореограф, что крутится вокруг меня. Изредка поглядываю на них, потому что боль с каждой секундой становится все ярче. Каждый сантиметр ноги словно начинает гореть. Глажу воспаленную кожу в бессмысленной попытке унять эту боль. Она не та, что была тогда. Но чтобы не взвыть, сцепила зубы и терплю. Как и всегда. Боль надо терпеть. Иначе не получится танцевать. Ее надо преодолеть, чтобы быть на сцене. С ней надо научиться жить, чтобы дойти до мечты.Пальцами нащупываю несколько шрамов. Они едва заметные. И если не знать, что со мной приключилось, то ничего особенного и не увидишь. Но стоит мне коснуться этих неровностей, как в нос ударил противный запах спирта и какого-то обезболивающего. У него было длинное название, которое я так и не смогла запомнить. Перед глазами белые стены. Чисто до скрипа и тошноты. Я лежала в небольшой палате, а рядом сидел папа. Он гладил мою руку и что-то говорил про мое будущее. - Мила, поверь, это еще не конец. Я больше чем уверен, все наладится. Ты сильная, справишься. А хочешь, мы найдем тебе другое занятие? Не танцы. Петь хочешь? Я все устрою. Или рисовать? Ты в детстве очень любила карандаши и краски. У нас дома даже сохранились твои альбомы. Надо будет позвонить маме, она обязательно найдет и пришлет тебе фотографии. Мне кажется, ты тоже сможешь стать хорошим художником. Наймем самого лучшего репетитора, м? Мила? Или … что ты хочешь?- Я хочу танцевать, - пытаюсь отвернуться, потому что слезы опять льются из глаз. - Мила, - он прикрывает глаза руками и отрицательно качает головой.Когда-то я забрала мечту Сони себе. Я сделала это специально, но не думала о последствиях. Говорят, бумеранг прилетает тогда, когда его не ждешь. И его обратное действие опаснее вдвойне. Так и произошло. Мой бумеранг забрал у меня не просто мечту. Он забрал у меня возможность быть собой. - Помнишь, когда ты первый раз пошла на балет, потом весь вечер пыталась повторить те движения, что видела на сцене. Как тогда горели твои глаза! Два маленьких огонька: яркие, с долей безумства и упорства. Я согласился на балет только глядя в твои глаза. Именно тогда я понял, что если ты что-то задумала, ты пойдешь до конца. - Ты хочешь сказать, что не все потеряно.- Врачи не дают никаких прогнозов, но зная тебя, дай хоть мизерный шанс, ты им воспользуешься.- Ты слишком в меня веришь, пап, - мне грустно и обидно, что то, к чему я шла годами, просто потеряно. Это не моя ошибка, а моего партнера. Эта поддержка, которой быть не должно, эта репетиция, которая была лишней. В тот день, когда я и не собиралась приходить из-за плохого самочувствия. Шрамы маленькие, тоненькие. По-другому не могло и быть, когда ты во французской клинике. Миша сидит рядом, пытается положить мою ногу со слегка опухшей лодыжкой к себе на колено. Я не даю ему этого сделать. Не потому что сможет увидеть мои шрамы, о которых знает только хореограф. Он сделал исключение, позволив танцевать с моей травмой. И я не могу его подвести. - Мила, прости. Ты была права. Я, черт… день сегодня не заладился и вот, - он указывает на мою ногу.Я смотрю на него, а в носу все тот же спирт и обезболивающие. В голове звучит французская речь. Так говорит врач, он объясняет мне про операцию, что состоится вот-вот. А медсестра, рассказывающая милые шуточки, делает нужные манипуляции. Все это снова оживает в моем сознании и вклинивается в сегодняшний ряд картинок, проскальзывающих перед глазами. - Подай, пожалуйста, мою сумку, - прошу тихо, чтобы никто не услышал. Но все столпились вокруг нас, и ни один звук не будет сказан впустую.Две таблетки быстро отправляются в рот, запиваю большим количеством воды. А потом пытаюсь встать. Понимаю, что сейчас это практически невозможно. Нога ноет и простреливает в местах, где еще не затянулись старые раны. Миша берет меня под руку и помогает. Он чувствует свою вину. А мне не хочется, чтобы он ее испытывал. Это разрушающее чувство, оно только уничтожает тебя изнутри день за днем. Миша понял, что за шрамы у меня на ноге, но не задавал лишних вопросов. Это было и не нужно. Все и так ясно. Но благодарна ему за это. Рассказывать всю историю с самого начала не смогу. Это еще живо мне.Наношу обезболивающую мазь. У нее такой же противный запах, как и в больнице. И отталкиваю Мишу, чтобы уже идти самой. Я Русалочка. Каждое движение как хождение по острым ножам. - Милка, тебе не надо сегодня на сцену, - его голос тихий.- Я выйду. - Не приму возражений. Не приму отказов. Я смогу.Хореограф смотрит на меня недовольно. Он понимает, что с такой травмой выходить и танцевать - риск. И никто не спорит. Потому что мы все знаем, что значит танцевать через боль, терпеть во имя тех эмоций, что дарит зритель. Каждый знает, понимает и молчит.Я иду, прихрамывая. Пока таблетки и мазь не подействуют. И танцую свои партии. Как надо. Как должно. Танец моя жизнь. И если есть хоть крохотный шанс выйти на сцену, я им воспользуюсь.