– Как не положено?! Я же
заплатил.
– Ты заплатил за переезд и ночевку.
Еда в эти деньги не входит. Постель тебе принесли, иди в юрту и
спи.
Офигев от такой наглости, я
возмущенно заорал:
– Ты совсем берега попутал, урод?! Вы
обязались доставить меня в Мергус! Хочешь, чтобы я сдох в
дороге?!
– А вот на это мне наплевать, –
отрезал Унтий, сверкнув глазами.
Пришлось сбавить обороты. Помолчав, я
начал заново:
– Я же не доживу до утра, если не
поем.
– Никто не будет делиться своими
крохами только потому, что ты не позаботился о жратве.
– Но ты не говорил, что еда не входит
в оплату.
На его лице появилось мерзкое
выражение, глаза хитро блеснули.
– А ты не спрашивал.
Унтий отвернулся, давая понять, что
разговор окончен. Другие торговцы смотрели на меня с полным
безразличием. Козлы!
Я сидел как оплеванный, в душе
клокотала ярость. Покосился на небо – Арсений, небось, сейчас
смотрит и ухохатывается. Устроил тут... хардкор для мажора.
Ладно, умники, сочтемся. Вы меня еще
не знаете. Если эти дебилы думают, что такая наглость просто так
сойдет им с рук, они сильно ошибаются.
Поднявшись, я угрюмо побрел в шатер.
Ожидал увидеть что-то типа спальников, но на песке лежали
обыкновенные мешки с соломой, накрытые рогожкой. Подушки не было.
Н-да, царские условия.
Но то, что постель неудобна, это
полбеды. Я отчетливо понимал, что ночь мне не пережить. Покосился
на интерфейс: сытость застыла на отметке двадцать пять процентов,
жажда – семьдесят восемь. Нужно как-то раздобыть еды и воды.
На улице совсем стемнело, до шатра
доносился запах дыма и похлебки, от которого сводило кишки. Чуть
приоткрыв полог, я сидел у входа и наблюдал за торговцами. Они тихо
переговаривались между собой и, казалось, совершенно забыли обо
мне. Впрочем, удивляться не приходится: Унтий недвусмысленно дал
понять, что ему плевать, даже если я сдохну.
Зубы сжались сами собой. Уж, казалось
бы, чего проще, предложить пару медяков за фасолевую похлебку. Но
нет, гордость и упрямство не позволяли мне пойти на это. Не
хотелось еще раз унижаться перед подло обманувшими уродами.
Потерплю. Тем более, деньги мне пригодятся в городе: нужно будет
где-то жить и что-то жрать.
Однако время шло, и есть хотелось все
сильнее. В животе появилась резь, горло казалось пересушенной
трубой. Через полчаса мучений стало ясно – не до гордости, не до
расчетов. Сгорая от стыда, я вышел из шатра и подсел к торговцам.
Они равнодушно взглянули на меня, не прерывая разговора.