Ветер яростно хлопал незапертой дверью, метались тени, в дом влетали брызги ливня. Срывая друг с друга одежду, мы отдавались нахлынувшему желанию так, будто завтра должен был наступить конец света. Его руки ласкали меня страстно и жадно, будто всегда знали моё тело. И хотя на мгновение у меня закралась мысль, что не так уж он и опытен в любовных делах, всё с лихвой восполнялось его неукротимым желанием.
Монах вцепился в меня, будто боялся: отпустит – и я растворюсь в воздухе. Первый порыв нашёл быстрое удовлетворение, но я ощущала, как много сил осталось в этот кротком на вид юноше. Добравшись всё-таки на тюфяк, мы перевели дух, и вскоре новый порыв страсти бросил нас в объятия друг друга.
К рассвету он, не проронив ни слова, оделся и ушёл, избегая смотреть на меня. На лице было раскаяние, мой монах явно спешил исповедаться.
Прошла неделя, и он снова постучал в дверь. Как раз закончилось полнолуние, и меня переполняли силы и желания. Я мысленно звала его, и не удивилась, когда он явился в дом. И вновь мы вцепились друг в друга, как в последний раз.
Когда белая ряса соскользнула с его плеч, я нащупала на спине свежие рубцы от плети.
- Кто?
- Я. Сам.
- Почему?
- Потому что грешен. Так нельзя.
- Но ведь ты снова здесь…
- Потому что слаб. Потому что одержим тобой, - его серые глаза были полны такого отчаяния, что мне стало не по себе.
Я хотела возразить, но он заставил меня замолчать поцелуем, от которого захотелось взлететь. Теперь пришёл мой черёд сдерживаться, чтоб ненароком не взмыть к потолку. Я не была уверена, что он готов узнать подобное обо мне, если даже простое утоление страсти вызвало столько сожалений. И вновь наутро он ушёл, полный раскаяния, шепча молитву.
Шло время. Он постился и бил себя плетью, но не мог противиться одержимости. Каждый раз, когда наступала его очередь идти в город собирать подаяние, он мчался ко мне. Молча, без предисловий, он врывался в дом и сразу бросался целовать, словно боясь, что на этот раз я успею одуматься и откажу.
Но я ждала его. Неизменно, всегда готовая откликнуться на кипение.
Он был смертным человеком, и я понимала, что придёт время, когда его силы пойдут на убыль, красота уйдёт, а затем и жизнь покинет тело. Всё даётся людям лишь раз, они не способны обновляться, как мы. И эта скоротечность делала нашу страсть ещё ярче.