— А что случилось? Куда делись, раз-два-три...- восемь
сотрудников? — я демонстративно посмотрел на часы. — Время еще не
обеденное, а кружку с кофе вполне можно и на рабочий стол в виде
исключения поставить. — Я еще раз оглядел кабинет. Сотрудники явно
были на работе, на многих стулья висели дамские сумочки, а на паре
стульев — мужские пиджаки.
— Одного забрал Звягинцев, — Алена зачем-то встала со своего
места, как школьница, отвечающая на уроке. — А остальные, они...
они...
— Они чай пьют в буфетной, — я посмотрел на девушку, подавшую
голос. Это была та самая девица, которая в прошлый раз указала мне,
где искать Иванову. Под моим пристальным взглядом, девушка густо
покраснела, но глаза не опустила.
— А ты почему не с ними? — спросил я, не обращая пока на Алену
внимания. Хочет стоять, ну пускай постоит, переминаясь с ноги на
ногу.
— Да что мне с этими курицами и петухами делать? — фыркнула
девушка и вот сейчас потупилась.
— Имя, — коротко спросил я, и она вскинула на меня красивые
голубые глаза.
— Таня. Татьяна Смирнова, — ответила она, не сводя с меня
напряженного взгляда.
— Перебирайся в приемную, пока будешь мне ассистировать как
секретарь, потом подумаем, — она медленно кивнула, а напряжение в
ее взгляде сменилось удивлением. — В оплате ты ничего не потеряешь,
не волнуйся. — Таня встала и, постоянно на меня оглядываясь,
направилась к двери. — Да, Танюша, зайди туда, где курятник
обосновался, и передай, что они уволены. За вещами могут зайти,
когда я освобожусь. Пора кончать с этим бардаком.
Таня выскочила из кабинета, оставив меня с Аленой наедине. Я же
обошел ее и весьма демонстративно открыл каждый ящик ее стола.
— Что вы делаете? — удивленно спросила она, я же снова ее обошел
и сел на стул, стоящий напротив.
— Убеждаюсь, что там нет пистолета. — Совершенно серьезно
ответил я. — Ты садись-садись, у нас сейчас долгий и напряженный
разговор состоится, незачем все время передо мной стоять, я же не
зверь все-таки.
— Я что-то сделала не так? — Алёна села и сложила руки на
коленях. При этом спина была идеально прямая, а глаза смотрели
через стекла очков прямо и решительно. Похоже, что растерялась она
лишь из-за дилеммы: сдавать или не сдавать своих уже уволенных
коллег. Насчет себя она не волновалась. Интересно, почему?
Чувствовала, что из-за дяди ее не тронут? Или действительно не
косячила. Эх, мне бы тот прибор, которым Подоров в поезде хотел
проверить: говорю я правду, или немного лукавлю. Алёна же сидела не
шевелясь. Ноги сомкнуты и сдвинуты чуть вбок, спина остается
прямой. Ей удобно так сидеть?