Значит, меня тоже можно купить за
мимолётные знаки внимания? Или это моё внутреннее чувство
справедливости пытается расставить всё по местам?
За этими безрезультатными
размышлениями не заметила, как за окном потемнело. Мы въехали в
туннель. Он оказался слишком длинным для всех известных мне
туннелей Люблина, а главное, освещения здесь практически не было.
Фары внедорожника выхватывали только фрагменты бетонных сводов и
ровное полотно дороги. Навстречу нам не встретилось ни одной
машины, лишь когда остановились на подземной парковке, я увидела
несколько автомобилей и мотоциклов.
Я догадалась, что мы у «Чёрных
Крыльев», а это значило, что психиатры в невродиспансере меня
обманули. Не было у меня никаких галлюцинаций от стресса. Пока
гадала, как к этому относиться, лифт поднял нас в просторное
помещение в стиле минимализма. Окна здесь отсутствовали, а свет
поступал от спрятанных в стене ламп. Он стал ярче, стоило нам
переступить порог.
Выглядела комната обжито и казённо
одновременно. На журнальном столике рядом с брошенным джойстиком
стояла пустая бутылка пива, а на диване валялся забытый плед. Но
здесь не было никаких личных вещей, которые указывают на
индивидуальность хозяина. Удобная мебель, чтобы посидеть большой
компанией, домашний кинотеатр, чтобы не было скучно, пушистый
ковёр, чтобы ноги не мерзли — вот и всё.
В комнате мы задерживаться не стали.
Олге повёл нас дальше к дверям на противоположной стороне. Я
старалась не демонстрировать парням постыдной боли, вышагивала
ровно и не морщилась. Мне казалось, что в своей невозмутимости
ничуть не уступаю Олге. Но Ант, шедший рядом, то и дело
обеспокоенно поглядывал на меня.
Такой молчаливой компанией мы
двинулись по коридору и, миновав несколько дверей, вошли в белый
кабинет. В центре стояла огромная барокамера, заполненная сизоватым
дымом. Собственно, и всё. Никаких тебе застеклённых стеллажей и
тумб с обычными для медучреждений инструментами и оборудованием. И
пахло не антисептиками, а тонким ароматом незнакомых цветов. А вот
раковина была. Около неё стоял красноволосый и худощавый молодой
человек в белом халате и что-то мыл.
Обернувшись, врач приветливо
улыбнулся Олге с Антом и уставился на меня. Я надеялась встретить
здесь нормального доктора, которому можно без стыда рассказать о
моей проблеме. А тот, кто стоял передо мной, меньше всего походил
на внимательного и чуткого профессионала. Вокруг левого глаза
чернела татуировка в виде клыкастой пасти, на подбородке —
клиновидная бородка, в худом и тонком носу с горбинкой — пирсинг, а
в бровях выбриты полоски. Из-под белого халата выглядывали треники,
на ногах обуты глупейшие тапки-котики, а в руке парень держал
мокрую грушу. Он мне так не понравился, что настроение снова
испортилось.