Но провернуть сию операцию тихой сапой мне не дали. Куда там!
Едва я об этом заикнулся – о тайне и сокрытии – как все на меня
уставились с крайне удивленным видом. Даже Кирея смотрела на меня с
жалостливой сострадательностью. Так смотрят на самого мелкого
поросенка, которому вечно не достается брызжущий вкусным молоком
сосок.
А затем мне крайне популярно объяснили, что для каждой работы
предпочтительно иметь свою рабочую униформу и окружение. Если в
рваной грязной одежде и на лесном фоне вполне уместно выкорчевывать
пни и сражаться с разными злобными тварями, то в этом же облачении
и стоя посреди леса, основывать первый зарграадский клан совсем не
комильфо. И посему большая просьба не возникать со своими дурацкими
предложениями вроде «давайте все сделаем тихо», «может
потихоньку?», «лучше всего посреди глухой ночи и в полной тишине».
Все мои идеи были отметены, и мне предложили передать все
организационные вопросы личностям, не витающим в облаках и
обладающим трезвыми представлениями об окружающей
реальности.
В связи с этим большую часть прошедшего утра я молчал в мокрую
тряпочку. И обиженно наблюдал за тем, как вокруг меня в спешном
порядке организовывается самое настоящее представление. Первым
делом Бом громогласно объявил – проорал посреди лагеря – о точном
времени начала предстоящей церемонии. А я засел в нашем личном
шатре, вооружился писчим пером, взгромоздил на колени толстую
стопку бумаги и принялся набрасывать наметки тех дел, коими нам
предстояло заняться в ближайшем будущем.
Кира меня предупредила сразу – воля кончилась. Свободе пришел
конец. Отныне мой распорядок будет столь же жестким, как у самых
занятых менеджеров высшего звена. Я же повел себя куда хуже подруги
– я не сообщил ей, что не собираюсь становиться менеджером высшего
звена. И не собираюсь менять «поле» на кабинет, заполненный
скучными бумагами и еще более скучными беседами. По крайней мере
прямо сейчас.
Изо всех сил стремиться к вершине, шагая по головам, преодолевая
невзгоды, срывать ногти о заледенелые горные склоны, сталкивать в
пропасти неудачников, предавать друзей и непрестанно копить,
копить, копить денежку, а затем подняться все же на вершину, стать
кланом легендой, уважаемым всеми и ненавидимым почти всеми… и
зачем?
Один друг отца, что частенько заходил к нам выпить крепкого
отцовского чаю, был профессиональным восходителем. Он покорил
множество гордых и кажущихся неприступными горных пиков. Взошел на
множество вершин. И он как-то, прихлебывая чай, со странной
кривоватой усмешкой, говорил отцу слова, которые я запомнил на всю
жизнь. Он говорил о том, что достигнув высоченной вершины, ты
оказываешься на крохотном и безжизненном пятачке, обдуваемом
ледяным воющим ветром. Стоя там, ты испытываешь ощущения, которые
не передать словами. Это надо пережить, и это навсегда останется с
тобой. Но вот беда – остаться на вершине не получится. Там нельзя
жить так же, как нельзя жить на Луне без скафандра. И пробыв на
вершине совсем немного, ты вынужденно покидаешь ее, оставляя место,
ради достижения которого потратил все силы без остатка и даже сверх
того… ты уходишь и не оглядываешься. И ты уходишь не победителем –
потому что горную вершину нельзя победить. Во всяком случае
навсегда. В одном из последующих восхождений друг отца погиб. И его
тело так и осталось там – на горном склоне, недалеко от очередной
так и не покорившейся вершины.