Ляжет Пушок, подойдет Хагрид и посадит ему на спину с
пяток-десяток ребятишек, сколько уместится. И всё! Счастье
наиполнейшее. И сравнить не с чем, это тебе не конь, а пёс, гладкий
и чудесный. Не галопом скачет с цокотом копыт, а летит, мягко
стелется над землей, травы ковром ложатся под плюшевые бесшумные
лапы, в лицо — ветер и восторг. В такие моменты церберок очень был
благодарен Хагриду за то, что тот взял его из того питомника. Пушок
очень хорошо помнил свой побег из вольера и нечаянную встречу с
книжкой, которая задержала его перед вратами и привела к Хагриду.
Вернее, это Хагрид вернулся за забытой книжкой, но сути вещей это
не меняло, Пушок всё ещё с обожанием вспоминал шелест хрупких
страничек и необычный вкус бумаги. Спасибо той странной вещичке,
благодаря которой он встретился с Хагридом! Ведь этот новый хозяин
подарил не только имя «Пушок», но и настоящие дом и свободу.
Именно с Хагридом Пушок познал счастье дружбы и любви. Хагрид
растил Пушка в нежности и доброте, весело играл с ним, вкусно
кормил и дарил нескончаемую ласку. И цербер, природой
предназначенный для охраны, вырос в наидобрейшего пса, всеми лапами
поправшего законы природы. Вместо злобного неподкупного стража
цербер стал ласковым и нежным домашним питомцем, любящим и
преданным. И известие о том, что ему предстоит просидеть на цепи
целый год, Пушок принял с готовностью послушной и верной собаки,
согласный сторожить столько, сколько потребуется.
Но этого не случилось, и год продолжился для Пушка так же, как и
всегда — весело и беззаботно.
***
— Цисси? Ты меня звала?
— Да, Люциус… — голос Нарциссы прозвучал тихо, почти шепотом, и
Люцу пришлось напрячь слух. — Ты не сделаешь мне чай?
— Конечно, дорогая.
Сиятельный лорд Малфой крадучись, держась у стеночки и на
цыпочках, направился на кухню. Потому что последний оставшийся в
живых домовик начал сходить с ума. За последние полвека в
Малфой-мэноре погибло двенадцать домашних эльфов. Неизвестно с
чего, но примерно с сорок третьего года среди домовиков начался
непонятный психоз. Сначала сошла с ума и самоубилась об печку
Трипси. Потом Дарки спятил — сиганул с крыши. Затем Дасти, Фенки,
Минди и Бетти… И так друг за другом, все двенадцать в течение
полувека, по одному-два в десятилетие.
Остался последний — Добби, самый молодой и дольше всех
продержавшийся. То есть с головой он тоже маленько того, но до
суицида пока не дошел, выработав собственную тактику самосохранения
— самонаказание. Едва что не так, и Добби тут же начинает
колотиться обо что-нибудь своей ненормальной башкой. Или уши печной
дверцей прищемит, или пальцы отутюжит… Ладно, хоть калечный, но
живой.