Человек, который унёс Гарри из чулана - страница 96

Ну а детей, вернувшихся с каникул, ждал совершенно безопасный, по-настоящему надежный Хогвартс и долгие годы спокойного обучения. Отныне в нём станет тепло и спокойно, как за спиной у папы Румпеля, человека, который унес Гарри из чулана.

Лапы были неловкими, неуклюжими и слабыми, а головы… Головы были разными. Центральная — самая любопытная, вечно лезла вперёд, жадно хватая запахи нетерпеливым носишкой и таращась на всё, что виделось, хотя ничего, кроме высоких стенок вольера, особо разглядеть пока не получалось. У правой головы характер был помягче, постеснительней, хотя глазёнки она таращила не хуже центральной, левая же голова отличалась мечтательностью и добротой.

У трёх голов, увы, было всего одно имя, по поводу чего щенок-церберёныш частенько путался в осознании себя. Скажет заводчик: «Севентин, ко мне!», и начинаются проблемы.

— Ой, это он меня позвал? — вскидывался Центральный.

— Ну что ты, это он меня позвал! — уверенно заявлял Левый.

— А может, меня? — робко вопрошал Правый.

И невдомёк было церберёнку, что имя одно на троих. Да и не имя это было — просто заводчик не утруждал себя крещением существ, предназначенных на продажу клиентам, и называл своих питомцев по номеру, висевшему на наружной стенке вольера. У Севентина это была цифра семнадцать.

Как бы там ни было, но стенки вольера уже который день раздражали трёхголового щенка. Очень хотелось выбраться из заточения и умчаться со всех ног, чтобы разведать изумительные и такие манящие запахи. Однако с заводчиком-хозяином это не удавалось, он выводил щенка на поводке и в строгом ошейнике по одному и тому же набившему оскомину маршруту, ужасающе скучному и ограниченному постоянным «к ноге», «фу», «нельзя», а при непослушании — резким рывком, от которого шипы ошейника больно впивались в кожу, так что маленький цербер быстро уяснил, что проще и легче слушаться, чем бунтовать — силы пока не те, знаете ли.

Единственные, кого видел Севентин во время этого подобия прогулки — щенки-подростки. Их обучали чему-то странному и… злобному, пожалуй. По крайней мере, так это воспринималось со стороны: сидит молодой цербер перед имитациями ворот или дверей и рычит на всякого, кто подойдёт, а если пропускает пришельца, тот плёткой «угощает», хлёстко и жгуче. И очень скоро псы соображали, что любой подошедший — зло и боль, а значит, надо напасть первым, чтобы противник не успел ударить.