Всё это особенно сильно удручало Правого, самого робкого и
доброго. Однажды он не удержался и спросил собрата, вернувшегося с
тренировки.
— Ты знаешь, к чему нас готовят?
— Ох, не знаю… — вздохнул тот, вылизывая обожжённую ударом
плётки лапу. — Но слышал от деда, что церберов повсеместно готовят
к охране разных объектов. Сейфов там, складов всяких важных вещей.
Посадят на цепь и всё, с места больше не сойдёшь, так и будешь до
конца жизни сидеть и сторожить то, что прикажут.
— Плохо дело, — задрожал Левый. — Надо что-то делать, пока не
посадили на цепь.
— Но что? — хныкнул Правый.
— Бежать надо, вот что! — храбро гавкнул Центральный.
— Но как? — в один голос воскликнули Правый и Левый, вскидывая
головы и глядя на край вольера — сплошной крыши у него не было,
только навес над спальным местом. Центральный заинтересованно повёл
глазами вправо-влево и восхищённо провозгласил:
— О, как вы слаженно это сказали! Думаю, если мы объединим
усилия… — и он многозначительно умолк.
Правая и левая головы переглянулись под центральной и дружно
облизнулись, поняв задачу. Держа в трёх головах одну цель,
церберёнок встал, подошёл к стене и, запрокинув головы, внимательно
оглядел ближние перспективы. И заметил то, чего не замечал раньше —
скошенный угол поверху. Вообще-то это была потёртость от времени,
щербина, но щенку хватило и этого для полноценного побега.
Цепляясь за стены передними лапами и толкаясь задними, помогая
себе боковыми головами, церберёнок покорил этот Монблан, взял-таки
Эверест. Яростно скребясь и цепляясь когтями, толкаясь и пыхтя,
щенок выкарабкался на самый верх стены вольера, перевалился через
неё и тяжело шлёпнулся снаружи — всё же собаки, даже волшебные, это
не кошки, чтоб по стенам лазать!
Едва выбравшись, он со всех ног припустил к кухне, где псам
обычно готовили еду. За кухней, как помнил Севентин, находилось
приёмное окно, через которое в питомник подавали миски с кормом.
Что было за пределами окна, никто не знал. Но, может, он сейчас
узнает? Вокруг был серый и унылый бетонный мир, разгороженный
сетками и железными дверями. И небрежный — двери были самоуверенно
распахнуты. Заводчикам и проводникам даже в голову не приходило,
что в их царстве что-то пойдёт не так.
Вот это-то сейчас и случилось по причине решительно настроенного
щенка. Цербер сбежал на волю, да есть ли что-то более немыслимое,
чем это?! Но это случилось, и вот он, Севентин, счастливый и
вольный, драпает сквозь все наивно раскрытые двери, несётся со всех
ног, обуреваемый одним желанием на троих — сбежать от горькой,
несчастливой судьбы.