— Скажи мне... Киёко, — заговорил он
всё тем же мягким и приятным голосом диктора или театрального
актёра. — Тебе правда нужно больше восьми минут, чтобы сменить
одежду?..
— Я... — девушка сглотнула. —
Я...
Старик наклонился и спросил немного
тише:
— Нет?..
Киёко прикусила губы и помотала
головы.
— Нет, — он снова прильнул спиной к
своему стулу. — Тогда с твоей стороны эта задержка была
непослушанием. Киёко, я понимаю, что ты могла... — он выглянул в
окно. — Возгордиться, когда именно тебе была дарована священная
миссия привести в этот мир семя нашего божества.
Девушка отчаянно мотала головой, пока
старик знаком не показал, чтобы она прекратила.
— Я знаю, это сложно... Мне самому
сложно, намного сложнее, нежели тебе, ибо это моё семя породило
нашего бога. Моя кровь, моя эссенция и плоть. Ты же не более чем
свинья, сосуд, который выносил ребёнка. Ты — козлица, которая
согревает его в хлеву. Ты понимаешь меня?
Это не твой ребёнок.
Он никогда не будет твоим.
Ты должна быть благодарна мне... и
нашему божеству, разумеется, что я позволил тебе находиться рядом с
ним. Но если ты будешь дурно влиять на него, если ты будешь
говорить с ним без моего разрешения, если ты посмеешь не выполнять
мои приказания, Киёко, я буду вынужден вас... разлучить.
Киёко немедленно припала к плитке в
молитвенной позе.
— Ты понимаешь меня. Это хорошо,
Киёко, очень хорошо. А теперь, —старик вытянул руку и вылил
зеленоватую жидкость из своего коктейльного стакана на чёрные
волосы девушки. — Приготовь мне мартини... — его рот разверзся в
широкой улыбке.