Ну ладно, насчёт «щербатого» это,
положим, дорисовало моё воображение - представитель мелкой шпаны,
да ещё и опущенный на зоне, ведь и должен выглядеть помято, верно?
– но после этого удара зубов урод точно недосчитался. Губы, дёсны –
всё превратилось в кровавую кашу, а рука уже описывала дугу с
отшагом влево, чтобы уйти от возможного, хотя и маловероятного
тычка ножом. Ударный конец описывает короткую дугу и обрушивается
на запястье, я отчётливо слышу хруст костей, дробящихся под гранями
гаек, играющими роль насадки боевого шестопёра, и сразу - короткий
вскрик, то ли боли, то ли пока ещё удивления. Но не останавливаюсь:
ещё шаг влево-вперёд, левая, вырванная из кармана ладонь подбивает
вверх локоть вооружённой ножом руки, а труба с размаха обрушивается
на предплечье, круша кости, мозжа мышцы и прочие мягкие ткани. Нож
уже на земле, и опасности его владелец для меня не представляет –
его накрыло болевым шоком, и он издал вой, полный ужаса и
страдания. Тем не менее, наношу ещё один удар – завершающий штрих,
гарантирующий, что упырь-сифилитик никогда более не сможет
воспользоваться этой рукой даже для того, чтобы ковыряться в носу.
«Шестопёр» после кистевого проворота ударяет в локоть, дробя в хлам
сустав и раскалывая плечевую кость так, чтобы ни один хирург не
взялся бы сложить образовавшуюся мешанину осколков воедино.
Очень хочется добавить ещё один раз,
уже по колену, чтобы обеспечить «клиенту» полную и окончательную
инвалидность до конца его никчёмной жизни. Но нет – ему ещё
предстоит отсюда сбежать, и я с сожалением отказываюсь от столь
приятной перспективы.
Так, а где у нас второй? Да вот же
он, стоит, прижавшись спиной к гаражу, в руке ходуном ходит узкая
серебристая рыбка ножа. Это ты зря, парень – если бы бросил нож,
то, может, и был бы шанс отделаться лёгким испугом. А так – извини,
за ошибки надо платить. Да и зачем тебе, если вдуматься, целая,
здоровая и работоспособная ключица? Чтобы пёрышком играть, пугая
воспитанных девочек, возвращающихся из музыкальных школ со
скрипками в потёртых дерматиновых футлярах? Так это баловство, это
тебе ни к чему…
Под тяжестью залитой свинцом трубы
кость дробится, словно она из стекла – мне кажется, что я даже
слышу звон. Но ничего подобного, конечно: всё заглушает новый крик,
и второй ублюдок поворачивается и, спотыкаясь и перекособочась,
кидается в отступ. Вслед за ним, завывая от ужаса и боли, ползёт,
держась за стенки гаражей, первый.