Лада засыпает, а я долго ещё лежу, пялюсь в потолок и боюсь пошевелиться. Рука затекла, но я не хочу менять положение, тревожить её, потому что сон у Ладки поверхностный и тяжёлый.
Через время она начинает всхлипывать и бормотать.
– Ваня, Ванечка, – прожигают плечо её горячие слёзы, – Вера! – и столько тоски и муки в её голосе, что меня пробирает до костей.
Кто они, эти Вера и Ваня?
Ревность едким жгутом разъедает грудь.
Я почти ничего о ней не знаю. Всё, на что меня хватило, – узнать её месторасположение и выследить. Всё остальное я бы хотел услышать лично от неё. Не копаться в её жизни чужими руками, не лезть туда, где она спряталась и ревностно охраняет свои тайны. Есть много других способов заставить её оттаять и раскрыться. Иначе нет смысла в том, к чему я стремлюсь.
Я уснул, словно в прорубь провалился – глубоко-глубоко, но не холодно там, а жарко. Видимо, это всё же жерло вулкана, где беснуется проснувшаяся магма. И прохладные руки касаются моей груди, успокаивая и одновременно возбуждая, волнуя до самого дна души.
Я чувствую, как те же руки расстёгивают джинсы, касаются нежными ладонями члена – горячего и готового побеждать или сдаться.
Я выныриваю из сна. Лада рядом, жмётся ко мне всем телом – нагим, белым, чутким. И уже без спасительной рубашки.
Она моё спасение, мой талисман, моё всё в этой жизни, где я проболтался между небом и землёй больше десяти лет, прожитых без неё.
– Альберт, – шепчут её губы и касаются скулы.
И я позволяю магме вырваться наружу, затопить нас с головой.
Целую её жадно, ненасытно, веду руками по телу, лаская и распаляя.
Она так податлива, так нежна.
– Лада, – называю её по имени. Я должен слышать свой голос, мне нужно понимать: это реальность, не сон.
– Не отталкивай меня, прошу, – шепчет она яростно и цепляется за мои плечи так, что немного больно.
Какой отталкивать… Разве я могу? Мозг давно стёк в известном направлении, где уже всё горит, полыхает, как в ядерном реакторе, где идут необратимые процессы, которые не остановить.
Я опрокидываю Ладу одним движением на спину. Нависаю над ней, утихомириваю, сжав тонкие кисти одной рукой. Это мой капкан. От задранных вверх рук грудь её становится выпуклее и красивее.
Самая лучшая грудь – округлая, аккуратная, с торчащими сосками Они вызывающе-прекрасны и просят моего языка, что касался бы тугих бутонов, бил их, лизал, нежил; изнывают в тоске по моему рту, что засасывал бы их, зацеловывал, боготворил.