– Да ты, как я погляжу, стригольник! – усмехнулся Епифаний.
– Стрибогу я не поклонник, язычник я по-твоему, что ли?
– Да нет, Стрибог тут не причём. Зачинщик этой смуты диакон Карп стал расстригой, отсюда и уничижительное название. Неужто и впрямь не слыхал?
– Откуда? Только ты лучше скажи, почему у нас всё устройство жизни, как тесто на опаре, стоит на мзде?
– Так не одной Орде мы дань платим. Византийцы тоже привыкли к доходу от нашей церкви, вот владыки тянут соки с духовенства. Установившийся на Руси обычай симонии будет таким, пока митрополия наша самостоятельной не станет.
– И что, тогда, думаешь, и люди другими враз станут?
– Вряд ли.. А ты знаешь, по чьей милости мы здесь очутились? Кирилл стал пересказывать всё, что мог. Епифаний раздумчиво кивал:
– Как думаешь, остальные книги в огне не погибли?
– Нет, их наверно те самые монахи-всадники унесли.
– Ну и пусть, – легко согласился Епифаний, но заметив, что Кирилл смотрит на него в замешательстве, добавил: – Если что-то не записано, то уходит из памяти и по прошествии лет и смене родов легко забудется, а плоды труда – свидетели.
16
Великое княжество Тверское,
р. Волга, скит, в двух днях пешего пути
от Оршина монастыря,
в год 6917 месяца студеня в 19-й день,
утреня
Незнакомая молитва. Как к живому
Епифаний и Кирилл молились здесь же, в келье, Параскева в церковь их не пускала, опасаясь чужих глаз. Трудник прислушивался без всякого умысла. Он просто хотел отслужить утреню вместе> XVIII.
К с. 74, 166.
Увы мне! Волнуясь посреди пучины житейского моря, и как постигну тишину умиления, и как дойду в пристанище покаяния?
– «Увы!» – прошептал Кирилл, ожидая продолжения. («Незнакомые словеса…»)
Как предвечный кормчий, отче, как правитель, как наставник, из глубины меня от страстей возведи, молю. Способствуй и помогай моему сиротству. Сотвори обо мне, отче, молитву к Богу. Тебе ведь дана благодать молиться за нас. Ибо молитвы твои и добродетели твои помянуты были…
– «Помянуты были…» – эхом отозвался Кирилл.
Но как имеющий дерзновение к Богу, отче, помолись за меня. Ибо я раб твой…
– «Раб твой» – кивнул, крестясь, Кирилл.
Помню ту непомерную любовь, которую ты ко мне имел, так возлюби же ею меня и поплачь обо мне многократно и ныне> XIX.
Кирилл стоял, прижав персты ко лбу.
– Это ты Стефану молился? Всё к нему одному?