Все эти рыдания и завывания, – упрямо твердил я себе, – просто
шум ветра в искусственном лесу известняковых наростов. Смех – это
журчание подземных вод, искаженное гулким эхом многочисленных
туннелей. Звуки ползущих тел вполне могут быть вызваны медленным
оседанием растрескавшихся пород старых пещер. Но суеверный страх,
как-то незаметно, но неумолимо закрадывался в мое сердце и распалял
воображение.
Внезапно меня охватил озноб. Мне показалось, что за мной
пристально следят невидимые глаза. По подсчетам Подруги, я бродил
по подземным пещерам уже больше четырех часов. Я петлял, среди
мокрых камней, обходил выступы, перепрыгивал через ямы и глубокие
трещины, преграждавшие дорогу, ударялся головой о низкие наросты
свода, протискивался на животе сквозь узкие проходы, карабкался
вверх и вниз по крутым склонам. Временами я невольно вспугивал
колонии каких-то странных летучих созданий, которые пучками свисали
с потолка, и те со злобным писком шуршали крыльями и уносились во
мрак.
Шум спереди нарастал. Пот выступил на теле, холодный липкий пот
страха, с которым уже даже не успевала справляться система
жизнеобеспечения. Я уже давно перешёл на замкнутый цикл
технодоспехов. От моих разведчиков пришел очередной информационный
пакет, Подруга обработала его и передала, почему-то, не на
нейросеть, а на визор шлема. Я замер, пораженный переданным мне
изображением.
Перед моим взором открылся обширный полутемный зал. Пол
покрывали каменные неотшлифованные плиты. Из странных треугольных
ниш били косые лучи зеленого света – хотя, по идее, должны бы были
падать почти отвесно... Зал не был пуст, в самом его центре, стоял
грубый каменный алтарь и вокруг него – девять странных, широких
каменных чаш. От пола к ним поднимались слегка загнутые желоба,
высеченные из цельного камня. Весь алтарь расписан причудливыми
письменами. Здесь были спирали, перечеркнутые чаши и опрокинутые
языки пламени. Иной символ еще можно было понять – точнее, понять,
что он изображает, а не что значит, стоя на данном месте в
окружении других символов. Подобной же росписью украшен весь зал,
каждый его кусочек, пол, потолок и стены. Но не сам зал и не
украшавшие его орнаменты, заставили меня остановиться, а то, что
сейчас находится в каменных чашах вокруг алтаря. В каждой из девяти
час, свернувшись кольцами, лежат огромные, наверное, метров по
сорок-пятьдесят, каждая, змеи. Не те четырехрукие твари, а самые на
вид обычные, просто невероятно огромные. Время от времени, по
наклонному желобу, из той или иной чаши выкатывается яйцо, размером
с конскую голову, которое тут же подхватывает, уже знакомая мне,
четырехрукая тварь и уносит в дальний конец зала, где виднеется
низкий проход, который светится на моей схеме темно-багровым
цветом, что говорит о том, что там достаточно высокая температура,
хотя и вполне приемлемая для существования, где-то в пределах
пятидесяти-пятидесяти пяти градусов. После этого тварь возвращается
и кладет перед змеей, на алтарь, небольшой камушек, пульсирующий
нежно-голубым светом. Мелькает раздвоенный змеиный язык и камень
исчезает в огромной пасти.