Путешествие на край крови - страница 2

Распускается цветок-боль, дар

этой одинокой практики без человека и бога.

Обида кличет вину.

Вина беспамятна, она не знает себя по имени.

Ей сиротство светло, ведь вина по природе номад.

Обида, напротив, оседла. И всегда оборачивается.

Но прощенье – двойное убийство

сообщниц-сестер.

в этом кругу

им ноги прищемили воды-обид

только они сами могут себя простить

по краям лизиантуса проявляется фосфор

(вещество увядания)

с этим неверным светом из цветов уходит душа

никуда не идти, чтобы не спугнуть кротость жизни

но дождь и все тихие

             Был пожар, и все звери в лесу сгорели.

             Был дождь и сбивал лепестки шиповника.

             Человек шагнул под поезд, но поезд поехал в другую сторону,

             и человек остался растерянно недоумевать.

             Пытался выбраться, било током,

             руки никто не подал. Медленно приближался

             следующий поезд, не подавая сигналов бедствия.

             Так, в детском сне прыгнуть с моста

             и попасть в подводное царство,

             где тебя пожурят-пожурят и отпустят.

             Никто не умрет.

             Все пойдут купаться на речку.

             Все пойдут искать раковину «морское ушко».

Три яблока,

три розовых цветка

из сада Жениха Твоего.

Я не знаю деталей: как вышли, в каком году,

но источники сообщают о явлении ангела.

Хопкинс пишет: корзинка, айва.

Я не знаю, как помрачилось солнце,

и какая запела птица,

и как сделались липкими травы,

когда меч вошел между ребер,

смел ли тронуть схоласт Теофил

три яблока,

три розовых цветка.

       Тюльпаны и их капризные половые губы, их непристойная просьба.

       Вообще бесстыдство цветов, но и безгрешность.

       Пышность земли, как до падения.

       Коротать вечер с цветами и трудностью сумерек.

       Ты говорил вчера: грустно расставаться, да и когда теперь встретимся.

       Я рассказывала тебе сон об инцесте и ужасе, об отце, о пожирании тела.

       Под мостами, в нижних мирах, в адах – яростный край воды,

       Ветер пронзает шею, выхватывает

       теплую плоть разговора.

Бледность и робость нарциссов, их траурный хоровод. Плачи слабых деревьев под ветром фракийским, ветви – руки послушниц или египетских танцовщи́ц. Дерево без костей, лояльное, водоросль вершин. Уют придомовых дворов – острова, залитые краской, среди шума и ярости. Встреча с диковинным зверем под горбатым мостом, зубы дракона в ивовой ямке, где покуда спеленуто и окуклено дерево. Туника, пропитанная спермой кентавра, клошары, скрытые за балясинами дворца. Нежность и отвращение их свидания – распухшая крыса, ставшая серебристым мхом. Роскошь праздного вечера, интимный запах цветов, опасный оскал и близость их лиц, болтовня.