И вот он влюбился повторно, но уже не в телевизионную диву Лили Иванову, а в её живого прототипа, в ресторанную певицу.
Как только увидел, так и влюбился. Тем более, она запела его любимую песню. И пела замечательно. А выглядела ещё лучше. Даже лучше, чем та, которая в телевизоре.
Сашка не помнит, что подавала к столу официантка, о чём говорили его товарищи. Он был всецело поглощён созерцанием певицы, её голосом. Наслаждался песней, упивался красотой девчонки. И грезил. Грези-и-и-ил!
– Что сопли развесил, Сашка? Чего рот разинул? – лучший друг Стёпка Точилин толкнул его в бок. – Нравиться?
– Ты это… и вообще… – Сашка вздрогнул, засмущался вдруг. – Я это… уйду лучше.
– Э-э-э! Да ты, кажись, Санёк, втрескался в певичку?
– Не смей! – Сашка подскочил за столом. – Не смей! А не то….
– Точно! Втюрился! – Стёпка ржал, как застоявшийся жеребец, ничуть не стесняясь ни посетителей ресторана, ни товарищей.
Но, надо отдать ему должное, в ситуации разобрался мгновенно и принял единственно верное на тот момент решение, и тут же приступил к решительным действиям.
С силой усадил товарища на стул, с жаром зашептал на ухо:
– Если нравиться девчонка, идиот, так иди, пригласи её на танец, дурачок. Так и познакомишься. Да не забудь своё имя сказать, что, мол, ты – Сашка, это имя твоё такое, не забудь. Не должность и не звание, не кличка это, а имя, имя! Иди, пока я тебе не оторвал голову, и не засунул тебе же в штаны! Головой думать надо, Сашок, а не только фуражку носить и заглатывать ею курсантскую порцию в столовой.
– А… а… а как? Как пригласить? Как танцевать? – Сашка от волнения стал задыхаться и заикаться. – Я… я… не могу, Стёпа. Лучше ты, – выдохнул из себя потенциальный кавалер. – Я… я… я стесняюсь. Ты же знаешь, Стёпка.
Да, стоит сказать, что Сашка на самом деле был робким, стеснительным. Даже болезненно стеснительным и робким. И это при его-то росте и при его-то силе?! Однако, это так. Факт неоспоримый.
Когда товарищи в курилке приступали обсуждать девчонок, рассказывая о своих похождениях, Епишкин старался уйти куда-нибудь, чтобы не слышать, чтобы его никто не видел в этот момент. Ему всегда казалось, что девчонки – это… это что-то или кто-то за пределами его сознания, за пределами бытия. Это некто обожествлённый, святой, наконец. И считал кощунственными те курсантские истории с обязательными вульгарными подробностями, смакованием очередной победы очередного покорителя женских сердец.