Воодушевленные этим, мы бодро направились к вагону с
медикаментами — надо было прикинуть фронт будущих работ. Вагон этот
стоял на отшибе, и требовалось решить — подойдет ли туда грузовик?
Или вагон надо будет перегнать поближе к погрузочной платформе? За
оставшееся время эту задачу вполне можно было решить. По пути от
нас откололся Циммерман с санитаром — пошли менять консервы на
сигареты. Они тут почти что старожилы: Ханс служил именно здесь и
знает каждую дыру. Оттого и все обменные операции происходят в его
присутствии — так выходит гораздо быстрее и выгоднее.
Старшим в нашей тройке остался Кегель. Пройдя по путям, мы
подходим к вагону. Он здесь не один, рядышком стоят еще несколько.
Неподалеку от них прохаживается какой-то местный в черном пальто и
с винтовкой на плече. На руке у него белая повязка. Ага, так это,
стало быть, и есть местная полиция? Нн-да… видок у него… прав был
Ханс, такому типу — и свинарник доверить? Да ни за что!
Франц, молча, указывает ему рукой в сторону, и тот послушно
отходит от вагонов. М-да… знают тут старину Кегеля! И, надо
полагать, с самой серьезной стороны.
Беглый осмотр подтверждает самые неутешительные прогнозы: машина
сюда не пройдет! А таскать груз вручную — мы все-таки
выздоравливающие, а не наказанные за проступки штрафники!
— Магнус! — поворачивается Франц к третьему нашему
спутнику. — Нужен паровоз.
— На станции их нет, — лаконично откликается тот.
— Тогда пусть этот охранник пригонит сюда пару десятков
человек из местных — они оттолкают вагон поближе к разгрузочной
платформе.
— И где он их возьмет?
— Не мое дело. Отыщет где-нибудь…
Магнус пожимает плечами и идет за полицейским. Как и что он там
ему объясняет, неизвестно. Но спустя пару минут они оба
направляются к станционным зданиям — договорились.
Здоровяк, молча, показывает мне рукой на скамейку — надо
полагать, на ней раньше сидел караульный. Присаживаемся, нам
спешить пока некуда. Кегель вытаскивает сигареты и закуривает. А я
достаю из кармана галеты — не сидеть же просто так!
* * *
Тихо…
Даже не верится, что где-то там, совсем недалеко, сейчас идет
война. Грохочут разрывы, и падают на землю наши товарищи. Мы не
говорим о ней, эта тема — негласное табу в наших беседах. Обсуждаем
все — дом, знакомых девушек и чьих-то жен. Собак и кошек. Делимся
планами на будущую жизнь и прикидываем, какой она станет после
войны. Но никто не рассказывает о том, что ждет его в окопах. Да и
мне тоже как-то не по себе от мысли, что очень скоро наши вечерние
разговоры будут вспоминаться как что-то совсем невероятное.
Спокойные разговоры в дружеском кругу, где нет нужды прятать голову
от пуль вражеского снайпера. Не нужно торопливо задувать зажигалку,
опасаясь зорких глаз чужого артиллерийского наблюдателя. Мы и о
русских не говорим. Никто не хочет вспоминать рукопашных схваток и
блеска ножа перед глазами, когда в твой окоп ночью прокрадутся их
разведчики. Ложась спать, мы раздеваемся и вешаем форму на спинку
кровати — на фронте такая роскошь просто немыслима. Мы просто живем
— живем каждым этим днем…