Пусто.
В том смысле, что ничего интересного там нет. Нет бинтов,
медикаментов, и еды тоже никакой.
— Он не врет… — глухо говорит мой товарищ.
Обернувшись, он делает два шага к вагону и, размахнувшись, ловко
забрасывает в окно упаковку бинтов.
— Вот так! Нет никакой кражи!
М-да? Даже так?
— Что у тебя с собой из еды?
— Галеты… Сыр еще есть…
— Дай сюда! — Франц забирает у меня продукты и,
вытащив из своего кармана банку сардин, сует все это растерянному
мальчишке.
— Вон! — делает он недвусмысленный жест рукой. —
Бежать!
— И почему ты так поступил? — провожая взглядом
улепетывающего парня, спрашиваю я.
— Ты знаешь, что такое голод? Когда нечего есть и родная
сестра выходит на панель, чтобы прокормить своих младших
братьев?
— Н-нет… не довелось такого испытать…
— Тогда ты меня не поймешь…
А через пару дней меня вызвали в один из кабинетов госпиталя.
Зашедший санитар кивнул на дверь в коридор и посоветовал
поторапливаться — мол, времени немного, а герр оберарцт человек
занятой.
Поднимаюсь на второй этаж и топаю к указанному кабинету.
Стучусь.
— Войдите!
— Герр оберарцт! — вытягиваюсь я на пороге. —
Прибыл согласно вашему приказу!
— Вот как? — прищуривается сидящий в кабинете пожилой
врач. — Прибыл? А кто прибыл? Отчего не представляешься?
— Виноват, герр оберарцт! Но я до сих пор не помню своей
фамилии! Да и в имени, откровенно говоря, тоже не до конца
уверен…
— Понятно… — кивает Киршбеер (надо думать, это он —
кому же еще я тут нужен, кроме него?). — Ладно, гренадер,
садись-ка ты на кушетку.
Он подходит ко мне и теплыми чуткими пальцами ощупывает мою
голову, разворачивает меня лицом к свету и всматривается в глаза.
Возвращается к столу и, листая лежащие на нем бумаги, начинает
подробные расспросы. О чем? Да обо всем. Как я сплю, вкусно ли
здесь кормят и что мы делаем в команде выздоравливающих. Давно ли я
читал газеты, и какие новости заинтересовали меня больше всего. И
многое другое, на мой взгляд, совершенно не относящееся к делу.
Странный случай, когда меня вдруг стошнило после выпитого шнапса,
его отчего-то совсем не удивил. Впрочем, он врач, и ему виднее.
Стараюсь не пропускать никаких мелочей. Вот разве что про
происшествие на станции ничего ему не рассказал… Но напрямую он и
не спрашивал, так что обвинить меня в неискренности — не получится.
Примерно через час оберарцт замолкает и некоторое время что-то
пишет.