Иван Христофорович, увидев, что дети крепко взялись за руки, что худенькие тельца их напружинились, что дети готовы дать дёру, поспешил успокоить.
– Что ты, Машенька, – ласково сказал он, – я – не милиционер и никогда, слава Богу, им не был, – детское напряжение тотчас же спало, и они расслабились. – Однако убегать все равно нехорошо… без спросу…
Машенька опустила свои голубенькие и круглые глазки вниз. Она тихо сказала:
– Это – я… Очень-очень хотелось посмотреть… Серегу и уговорила сбегать… Он не хотел… Говорил, что бить будут…
– Девочка, что ты говоришь?! – лицо Ивана Христофоровича побледнело.
Брат незаметно дернул сестричку за рукав, давая той понять, чтобы держала язык за зубами.
– Сережа, – спросил он парня, – действительно, бьют?
Парнишка, нехотя, ответил:
– Бывает… Иногда…
Иван Христофорович испытал настоящий шок. Он за всю свою долгую жизнь детей своих пальцем не тронул. Впрочем, чужих – тем более. Прожив столько лет, он не мог себе даже представить, как можно поднимать руку на беззащитных, тем более, на таких обездоленных? Пусть и не ангелы, но бить…
Иван Христофорович несколько минут переваривал полученную информацию. Она сильно ранила его сердце, проникла глубокой болью в душу. Поэтому он молчал несколько минут. И лишь потом спросил:
– Хотите, дети, прокатиться с горки?
Их глаза одновременно, как по команде, уставились на Ивана Христофоровича. Их блестящие взоры не хотели верить в то, что услышали. Они, как по команде, опустили вниз глазенки.
Сергей, пожав плечиками и тяжело вздохнув, произнес еле слышно:
– Хорошо то было бы… Денег, дяденька, у нас нет.
– Ну, – Иван Христофорович полез в карман куртки, достал портмоне, открыл и стал рыться, – я тоже не из богатых… Однако по случаю Рождества, думаю, найду для вас кое-что. Детские глазенки цепко следили за каждым его движением. Он достал сторублевую купюру и добавил. – Стойте здесь и ждите меня. Я – за билетами…
– Для нас?! – не веря в чудо, с придыханием спросил Сергей.
Иван Христофорович улыбнулся, и на щеках его заиграли озорные ямочки, появляющиеся лишь в минуты его самого хорошего расположения духа.
– Не для меня же, – ответил он и ушел.
Вернулся Иван Христофорович минут через пятнадцать. Видя, какое напряжение испытывают дети, развел руками и, оправдываясь, сказал: