– Ишь, ты! Стар, а все робит…
– Дедуль, а что такое «робит»?
– Колхозники на Урале тогда так говорили: робит – значит работает.
Внук кивает, давая деду понять, что теперь ему все ясно.
Дед вновь берется за рассказ:
– Я же с прежним усердием продолжаю:
Годы деду не преграда,
У него своя бригада.
И выходят с дедом в ряд
Тридцать пять его внучат.
Все тот же зрительский голос:
– Ух, ты! Надо же! Дед – молодец! Мальчуган – тоже! Вона, как лихо шпарит!
– Зрительская ремарка лишь прибавляет мне энтузиазма.
Внук снова спрашивает:
– А что такое «ремарка»?
– Это, внук, проще говоря, замечание по какому-либо поводу… Ладони, значит, вспотели. От волнения. Потому что наступает, можно сказать, самое главное: я должен перечислить все имена. А это вам не «наша Таня громко плачет»… Посложнее будет. Попробуй-ка, упомни тридцать пять имен. И не абы как, а чтобы складно. Собираюсь с духом и продолжаю. Вот и последние имена:
Клава, Люба, Настя, Даша,
Катя, Оля, Зина, Маша,
Света, Нина, Лида, Валя,
Аня, Таня, Вера, Галя,
Клим, Игнат, Ефим, Андрей,
Виктор, Игорь и Евсей.
Я делаю паузу. С шумом выдыхаю воздух. И готовлюсь к следующему этапу: как-никак, а предстоит повторить все тридцать пять имен и в том же порядке еще трижды. Так в стихотворении. Поэтому не имею права на ошибку.
– Ух, ты! – комментирует внук и теснее жмется к деду. – Здоровски!
– Все, Сань, заканчивается благополучно. Я радуюсь: без запиночки! Сначала тишина, но вскоре же в классной комнате – буря аплодисментов. Мужики от восхищения громко топают ногами. Кто-то из них громко восклицает:
– Совсем малявка, а такое учудил!.. Это ж, надо, а! Тридцать пять имен упомнил… И так все складно-складно!
Дед Мороз кладет на мои жесткие, а потому непокорные, вихры мягкую и теплую ладонь.
– Ты чей, мальчик, будешь?
– Агронома сын, – охотно и с достоинством отвечаю я.
– А фамилия твоя?
– Водовозов.
– А имя есть?
Вот какой вредный, думаю про себя, этот Дед Мороз. Однако вслух отвечаю:
– Семеном, дедушка.
– Семеном? – переспрашивает Дед Мороз.
– Да, – все также с достоинством отвечаю я. – А пацаны в деревне меня, дедушка, Сенькой еще называют.
– Спасибо тебе, мальчик, за такое трудное, но прекрасное стихотворение.
Дед Мороз наклоняется и целует в щеку. Ах, до чего ж мне был приятен тот поцелуй, Сань! Дед Мороз выпрямляется и, обращаясь ко всем присутствующим, развязывая свой мешок, говорит: