В начале июня «боевые действия» в карантине стихли. Как у Высоцкого: «А потом кончил пить, потому, что устал». Насытились все по горло. Рядовые растеряли остатки романтики и патриотизма. Сержанты объелись дарованной им на некоторое время неограниченной властью над бесправной массой. А офицеры просто соскучились по семьям. Учебный пункт 105-го пограничного полка готовился к присяге молодого пополнения. Отощавшие, загнанные, уже не призывники, но еще и не солдаты, ждали эту присягу, как избавление, как осужденные амнистию. После этого страшного мая любая перемена в бытии, что, как изрек классик, «определяет сознание», принималась измаявшейся душой безоговорочно.
А для Вадима день присяги еще и был днем свидания с Людой – любимой его девушкой. Он уже не стеснялся ее так называть. Эта радикальная перемена в его жизни обострила до крайности и чувства и ощущения. И слово «люблю» в письме уже не казалось сказанным всуе, да и не было мягкой ладошки на губах и нежного шепота: «Молчи! Молчи!..» Писать каждый день, стало для Вадима частью его трудного бытия, светлым лучиком в беспросветных тучах обыденности. Он расслаблялся, отдыхал в письмах. Написав два слова: «Здравствуй, любимая!», замирал в раздумьях, улетая в золотую осень – туда, «где прикоснулись девочка и мальчик к самой светлой тайне на земле».
«Пусть сегодня вновь нас память унесет в тот туман голубой.
Как же это все, ну, как же это все, мы не сберегли с тобой?…»
Песня из радиотрансляции бередила горчинкой сладкие грезы Вадима и не виделось ни конца, ни края этого постылого бытия. Если бы можно было выбирать: остаться здесь или ехать в Германию! Ну, разве бы он раздумывал! Одно осознание того, что сюда к тебе всегда могут приехать, уже греет сердце, и месяцы летят быстрее. Но есть ли шанс, попав в число отсеяных, продолжить службу водителем? А в Берлине Вадим точно попадал в автороту. Точно! Он без замечаний прошел здесь обкатку на ЗиЛ-130. Правда, вместо второй передачи врубил четвертую, но сумел тронуться с места, не заглохнув, и прапорщик-инструктор, видно, это оценил. Другой службы, кроме службы водителем, теперь Вадим себе не представлял.
«Пусть все идет, как идет, – решил он. – Кривая вывезет».
Зачастили фотографы. Под бдительным присмотром сержантов щелкались стандартные наборы: одиночный снимок по стойке «смирно», снимок «вдвоем с другом» и фото во главе с бравым командиром. Никаких улыбок не разрешалось, и Вадим с трудом осилил себя, чтобы отослать карточку с постной своей физиономией Люде. Дней за десять он написал ей в письме, что присяга на 11 июня и в тот же день первая партия уедет в Германию. За два дня до присяги пришел ответ на это письмо, где Люда писала, что обязательно приедет. Но за два дня до присяги Вадим уже не хотел ее видеть.