– Да, и я так думаю, – сказал начальник медсанчасти, – он из той категории, что долго притираются, – из неуживчивых, так сказать. Втянется, полагаю. Физически развит и не глуп.
– Ну, а если не втянется? И снесет себе номерной пулей башку в карауле из-за девки? Или еще хуже того – уйдет в бега, как этот ваш танкист? Оно нам надо? Чувствую, не все говорит этот Бут, наверняка что-то знал. – Особист нервно закурил.
– Танкист не наш, – обидчиво возразил заведующий отделением, – наших здесь нет.
– Да какая разница! Ваш, не ваш. Он из вашего госпиталя ушел. Что за режим здесь у вас? Переодеваются в гражданскую одежду и через забор! Порядочки, однако.
– Наше дело лечить. По поводу охраны – претензии к бригаде, она обеспечивает охрану и режим.
– Ладно, проехали, – особист примирительно протянул раскрытую пачку «Мальборо». Медик недоуменно вскинул брови – он не курил.
– Значит так, – выпустил душистую струю дыма особист, – мы свою партию отбросов отправляем в Брестский погранотряд после Нового года. Так долго держать Бута в госпитале, а тем более в полку, думаю, не разумно, мало ли что. Включай его в декабрьскую партию, формальности согласуем.
– Но тот борт следует в Термез с единственной посадкой в Москве. Там высадят только комиссованых. Ваш боец в столице дослужит, что ли? – ухмыльнулся медик. – Какой у вас – чекистов там полк Кремль стережет – 104-й, кажется?
– Много чести для салаги. – Особист проигнорировал подковырку. – Среднеазиатский военный округ ему, а не Москва. В Термезе Пянджский погранотряд подберет. Значит решили?
– Есть тут еще одна головная боль у меня, – как-то неуверенно произнес начальник полковой медсанчасти, – рядовой Обиход. Этот точно отмороженный на подруге. Готовили на отправку в Брест, но вчера опять поступил из роты избитый. Молчит. Ушел в очередной отказ. Уже полгода ходит по кругу: санчасть, госпиталь, подразделение.
– Да, я знаю, – скривился, как от зубной боли, особист. – Вот что. Давай и этого за компанию с Бутом, только подштопай, приведи в вид божеский. Кстати, этих двоих – Шаматаву и, как его, – Паражнетова, тоже решено сплавить в Союз от греха подальше. Немцы настырно копают по кражам, что чревато политическими осложнениями.
Всех этих решений Вадим Бут, конечно, не знал и наслаждался, как он предполагал, последними деньками госпитальной расслабухи. Впереди была неизвестность. Скорее всего стрелковая рота с ее «через день – на ремень, через два – на службу». Но Вадим как-то успокоился, смирился, что ли. События последних недель дали возможность взглянуть на его положение в совершенно другом ракурсе. Прав был Игорь. Вадим сохранил внутреннюю свободу и уважение к самому себе, а эти принципы были не последними в его восприятии мира. Осуждал ли он Игоря за дезертирство? Скорее, нет. Чувствовал, за этим поступком друга стоит не малодушие и трусость, презираемые во всех армиях, а осознанный выбор сильного человека. Себя к таковым Вадим причислить не смел.